Она заходит в эту почти могильную тьму, освещённую только тусклым красным светом заходящего солнца. Девушка оказывается в пустой зале — все скамейки давным-давно вынесены, здесь царит запустение и холод — не осталось больше молитв, не осталось верующих в этом городе. Только битые витражи, да ржавеющий, покрытый пылью, орган позади сломанного алтаря. Здесь больше нет Бога.
— Выходи! — закричала она, осматривая балконы верхнего этажа, откуда в старину слушали мессу богачи. — Давай покончим с этим, хватит глупых игр!
Девушка мечется по залу, но причудливая игра теней мешает ей увидеть цель своей мести. То здесь, то там, мелькает тень, край зрения — виднеется движение. Гнев затопляет ламию, нетерпение прорывается, движения всё резче и резче. Она крутится, пытаясь увидеть и вот, что-то виднеется впереди. Белое во тьме, светящееся. Девушка издаёт победный крик и бросается вперёд, чтобы замереть в нескольких сантиметрах от отражения своего лица. Белое, как мел, сквозь кожу проступают светящиеся ветви сосудов, пульсирующие, доходящие до горящих белым глаз. Безумие на дне зрачков. Безумие и смерть в каждом движении чистой ослепительно белой ярости. От разочарования она бьёт зеркало и оно разлетается на мелкие кусочки. Вдруг, что-то мелькнуло позади и отразилось в разбитом стекле. Обернувшись, она вернулась в центр зала, цепко осматривая пространство церкви.
— Маркус, ты же говорил, что я слишком слаба для тебя! — она попыталась вызвать его на диалог, чтобы спровоцировать, чтобы он вышел из темноты. — Говорил, что расправишься со мной играючи! Так что же ты прячешься от меня, как какой-то жалкий слабак? Может ты наконец понял, что это у тебя силёнок на меня не хватит?
Ламия услышала биение, идущее от дверей и резко обернулась, обнажая хитрую улыбку на устах, но там никого не было.
Боль.
Крик исторгся из её груди, отражаясь воем поражённого паразита. Колючие иголки побежали вдоль позвоночника, уничтожая, стирая всё на своём пути.
Девушку обхватили за плечи и талию и плавно опустили на землю. Сквозь белую пелену неожиданной боли, она увидела торжествующее лицо Маркуса, прежде чем боль стала сверкать столь сильно, что зрение оставило её, полностью сменившись белым туманом искрящейся агонии гибели.
— Ты — венец всего моего творения. Самое изумительное и уникальное создание в этом проклятом мире. И тебя создал я. Ясделал тебя такой! Сделал сильной и мощной, великой, беспощадной. Ядал тебе всё, что ты имеешь! И теперь забираю обратно, — шипящий голос вампира проникал в самую глубь раскалённого добела сознания.
Ламия попыталась ответить, но из горла донёсся лишь хрип, а затем на губах возникла светящаяся кровь. Существо ломало, оно корчилось, распростёртое на холодном камне церкви, ломаясь, извиваясь от боли. К земле её прижимал вампир, наслаждавшийся процессом. Он внимательно следил за ней, изучая реакцию девушки на введённый препарат. Вампир потратил сорок лет на его создание и теперь с гордостью оценивал то, что получилось.
— Ты станешь человеком, — громко сказал он, проводя рукой по её мокрому от пота лбу. — Станешь слабой и уязвимой, какой и была всегда. И тогда вновь изменю тебя, но уже по-другому. Ты будешь жить вечно, но без меня обречённой на гибель. Я сделаю всё, чтобы кроме меня у тебя никого не было! Чтобы я был единственным, кто тебе нужен, единственным, кого ты любишь!
— Маркус! — раздался впереди женский голос.
Вампир поднял взгляд и увидел Хэл.
— Что ты здесь делаешь? — нахмурился он, поднимаясь и обходя лежащую на полу девушку, загораживая её от Хэл. — У нас был уговор!
— И я пришла его нарушить, — с обезоруживающей улыбкой на устах, сказала она, разводя руки в стороны.
Вампир обхватил себя за голову как будто бы его сразила острая мигрень.
— Что ты делаешь, тварь? — закричал он из последних сил, падая на колени. — Ты не сможешь…
— Я смогу.
За его спиной как из-под земли вырос колдун Кронос. Он подмигнул скрестившей руки на груди Хэл, а затем одним ударом длинного меча срубил голову вампира.
И наступила тишина.
— Теперь мы квиты, колдун, — сказала Хэл. — У меня больше нет долгов перед тобой и Мэл.
— Да, — кивнул он, опускаясь на колени рядом с метущейся от боли возлюбленной. — Всё закончилось.
— Если в ней проснётся жажда мести к Алистеру, передай ей — он мой, — бесстрастно заявила она, растворяясь во тьме.
***
Вновь и вновь открываю для себя границы боли. Они ширятся, множатся, становятся острее и сильнее. Но так и я становлюсь крепче. Говорят — именно так закаляется сталь.
Мои вселенные бесконечны, я терпелива, готова очень долго ждать, срывая глотку криком. Мне ничего не остаётся, кроме как ждать… Всё имеет свой конец и я предчувствую его — он настанет скоро.
Белоснежная боль раздвигает свои шторы, подставляя моё лицо ослепительному солнечному свету. Щурюсь, смотрю вверх с недоумением. Надо мной обычный потолок, лежу в постели, укутанная тёплым одеялом. Боже, давно мне не было так хорошо. Купаюсь в этой непревзойдённой нежности, просто давая себе возможность быть.
— Ты проснулась, — раздался мягкий голос с правой стороны.
Поворачиваю голову, вижу его светлые, салатовые глаза, с такой теплотой и любовью на меня смотрящие. Он рядом, сидит на стуле, смотрит неотрывно. А под глазами тяжёлые синяки, на щеках порезы и ссадины. Выглядит очень усталым, почти больным. Хмурюсь, пытаясь припомнить, что произошло.
— Тай, — шепчу едва слышно, с тревогой глядя по сторонам. — Маркус, он…
— Всё кончено, — мужчина берёт меня за руку и осторожно гладит, успокаивая. — Всё закончилось, моя милая. Теперь всё будет, как надо.
Но тревога всё равно не отпускает. Прикладываю левую руку к груди, пытаясь успокоить разволновавшееся сердце, дыша неровно, нервно.
— Тшш, — прошептал он. — Тебе придётся через многое пройти, дорогая. Теперь ты человек.
— Мне было больно, — приподнимаюсь над постелью, облокачиваясь головой о невысокую спинку. — В спине вдруг появилась такая резкая боль, а затем всё слилось в одну бесконечную агонию… Что он со мной сделал, Тай?
— Он дал тебе самый драгоценный дар, о котором ты всегда мечтала, — грустно улыбаясь, ответил он. — Им руководствовались отнюдь не добрые мысли, но в результате ты стала живой. В тебе больше нет ни тьмы, ни сверкающей крови, нет той половины, что тянула на дно. Теперь ты полностью себе принадлежишь.
Вновь прижимаю руки к груди, пытаясь понять, что изменилось.
Стало чуть тяжелее дышать. Каждый вдох был таким тусклым, но в тоже время менее тревожным. Всегда чувствовала в груди невыносимую тяжесть, силу, которую приходилось тащить на себе, как будто бы я тот самый Сизиф, который тащит камень в бесконечную гору. Теперь этой тяжести не было. Освободилась от неё, освободилась от внутреннего постоянного присутствия второй половины. Она всегда была под кожей, готовая сорваться, воплотить мои помыслы и страхи. Если бы Маркус не изменил меня, то была бы цельной, была бы настоящей ламией, а не жалким её огрызком. Теперь осталась одна. Слабая и беззащитная, как и любой другой человек. Смертная. Эта мысль напугала, но в тоже время успокоила. Мне больше не нужно страдать. И рано или поздно, но все печали пройдут и я получу в своё распоряжение нечто более ценное, чем «бесплотное» бессмертие.
