Нет.
Я только качнулась. Больше ничего себе не позволила сделать. Ничего. Даже пальцы не сжала. Ни крика. Ни звука. Ничего. Даже мысль не впустила в себя. Это просто фильм. Кино за стеклом. Не по-настоящему. Я в фильме. Я актриса. Я должна доиграть свою роль. Должна исполнить это. Я должна. Должна. Должна. Иначе будет очень больно. Даже крошечная мысль способна убить меня. Она уже действует, мне нужно опередить её.
— Потрясающе! — закричала, хлопая в ладоши и показывая Каю сияющее от счастья лицо.
Только не сорвись.
— Кай, это самое волнительное из всего, что ты устраивал для меня!
Улыбайся, чёрт бы тебя подрал, или умрёшь!
Я бросаюсь к совершенно потрясённому Каю, как истукан, замершему на месте, не в силах отвести взгляд от картинки, разворачивающейся внизу.
Только не смотри вниз. Не смотри вниз. Не слушай. Выключи слух. Нельзя. Нельзя.
— Я рад угодить тебе, любимая, — отвечает он, приходя в себя, сжимая в объятиях, но сразу отстраняясь, обхватывая моё довольное лицо, очень пристально всматриваясь в глаза, пытаясь увидеть хотя бы намёк на боль.
Я тянусь к его губам, но он отходит назад.
— Почему ты так холоден со мной?
Я не обращаю внимания на крики, доносящиеся снизу. Шум, грохот и невыносимую боль другого человека. Это несущественно.
— Что не так, Кай? Это из-за них? Да мне плевать! Хочешь, я убью Армана? Или… давай всё-таки устроим спарринг? Возьмём Артёма или ещё кого-нибудь? Когда там полнолуние? Ты же хотел этого? Просто скажи, что ты хочешь и я сделаю это!
— Уходим, — устало заговорил Кай, беря за руку и уводя из комнаты под несмолкающий крик Армана.
Он вывел в коридор, совершенно игнорируя все мои вопросы, как и вопросы встречающихся на пути подчинённых. Он полностью погрузился в свои мысли, заводя в комнату, служившую ему спальней.
Жёстко развернув, впился в губы, срывая поцелуй и вновь отталкивая. На глаза выступили слёзы. Он плакал, глядя на меня.
— Что я наделал, — прошептал он, неотрывно разглядывая, будто видя перед собой чудовище. — Ты ведь не чувствуешь, да? Ничего не чувствуешь?!
— Что ты такое говоришь, милый? Я люблю тебя! — отвечаю осторожно, почти испуганно глядя на него. — Больше жизни! Я всё сделаю для тебя! Я готова на всё!
— Стань нормальной! — процедил он. — Елена, я приказываю тебе стать нормальной! — закричал он изо всех сил.
— Я не понимаю, — едва сдерживаю слёзы. — Кай, что ты хочешь, чтобы я сделала? Ты ведь вернул меня, подарил счастье… Я ведь теперь нормальная? Вновь вижу этот мир таким цельным! Больше нет страха. Нет боли. Ну… — я облизнула губы. — Той боли… Ты вернул всё, что я разрушила! Кай, как мне сказать тебе, как я счастлива?
Я видела, как в нём борются две сущности. Правда и ложь. Правда говорила, что он натворил, что за фасадом больше нет личности, только зеркало желаний, что с этим нужно что-то сделать. А ложь приказывала принять всё как есть.
Он подошёл ко мне, провёл пальцами по лицу, смахивая лживые слёзы. Вновь с нежностью касаясь шрама. Он выглядел таким умиротворённым, видя на моём лице любовь.
— Всё это неважно, — как бы отвечая своим мыслям, заговорил он. — Главное — это ты со мной.
Кай прижимает к себе и целует в губы долгим, очень долгим поцелуем. И я отвечаю со всей возможной страстностью.
Он не чувствует, как я высвобождаю правую руку, отводя назад. Не слышит, как хрустят мои кости, трансформируя ладонь в когтистую лапу. Он так погружён в своё счастье, что даже не сразу почувствовал, как моя рука прошла насквозь грудную клетку, вынося сердце.
У него было всего несколько секунд, которые он потратил на один-единственный прощальный взгляд, в котором читалась свобода.
Тело упало с грузным тяжёлым звуком, и над комплексом пронёсся оглушительный дичайший вой из десяток волчьих глоток. Они все почувствовали, что происходит. И, как в насмешку, зазвучала сирена тревоги. Та же самая, что звучала в ту ночь, когда на комплекс напали в прошлый раз.
Что я почувствовала? Будто что-то открылось во мне. Потайная дверь. Я смотрю на свои руки — одна красная, другая белая, и соединяю, перемешиваю, размазывая следы своего преступления. Я стала убийцей. Я оборвала жизнь.
А сирена не унималась, как и крики.
Я не смотрю на тело, запрещаю даже оборачиваться. Там не осталось жизни. Нет сердца, ничего нет. Вытираю кровь покрывалом, обтирая взмокшее лицо, и выхожу из комнаты. Я точно знаю, куда идти, хоть никогда там и не была. Я чувствую, где он находится.
По дороге встречаются скорченные тела последователей Кая. Я проходила через это. Боль от разрыва невероятно, невозможно сильна. Словно оторвали часть души и на этом месте зияющая прореха.
Я чувствую то же самое, буквально ощущая, как истекает кровью моё сердце. Я иду, как по лаве, огнём горит моя шея — место укуса пылает, рвётся, выпуская под платьем кровь, розой проступая сквозь ткань.
В отдалении послышались звуки стрельбы, иной волчий вой пронёсся по зданию. Сюда идут волки из иного мира. Отца или дяди? Мне всё равно.
В какой-то момент, оказываюсь в пустом коридоре, где-то на нижнем подземном этаже. Прямо напротив Инга. Она не выглядит потерянной или запутанной. Выжженная пустыня — вот верное слово. В её глазах ярость и гнев. Каждый по-своему справляется с потерей.
— Ты убила его, — едва сдерживаясь, выпалила она. — Забрала его у меня!
— Он не был твоим, а ты не была его, — отвечаю, выворачивая слова из нутра.
Игра досталась тяжело, она выпила из меня все соки, оставив пустую оболочку. Я так вцепилась в идею спасения сестры, что совершенно забыла. Некоторые люди не нуждаются в спасении. Они мечтают пасть.
— Теперь я знаю всё, — медленно добавила она. — Больше не ищи меня. Не преследуй. Не возвращай. Ты не моя сестра. У меня никогда не было сестры. Поняла?!
Прислонившись к стенке, чтобы набраться немного сил, прикрыла глаза, а когда открыла, её уже не было. Инга ушла. Моя сестрёнка, девочка, которая любила и ненавидела меня, ушла. Я видела, что она приняла свою новую волчью суть. Она стала волчицей, но так ли это на самом деле?
Что-то обрушилось над головой, и свет в лампах замигал, местами погаснув. А после и вовсе выключился, вместо него зажглось аварийное освещение ярко-красного цвета. От вспышки заболели глаза. Я заставила себя отлипнуть от стенки и продолжить путь. Каждый шаг отдавался болью, но хоть шею перестало жечь. Наконец, открыла те самые двери и вошла в тренировочный зал.
Здесь почти не было света. Всего несколько лампочек, освещающих трагедию прямо в центре зала. Арман сидел ко мне спиной, поддерживая на коленях голову Лико. Я не видела ничего, пока не обошла его по кругу и не встала напротив.
