— Горчичники есть?! — рявкнул Митька, так и не придумав ничего путного.
Юлька подпрыгнула, застыла, пытаясь принять и осознать странный вопрос, а потом широко распахнула изумительной серости глаза и замотала головой отрицательно.
— Чёрт, я так и знал, — и сделал шаг вглубь холла, выйдя из поля зрения нашей москвички.
Ведь прекрасно знал, паразит, что Юлька сейчас потянется за ним и станет задавать вопросы и волноваться о его здоровье. Выждал несколько секунд, которые понадобились Юльке, чтобы понять, что к чему и обрадовался, когда ее пушисто-волнистая головка показалась в проеме двери. Войти не вошла, но стояла на пороге, не уходила!
— А зачем? — и голос такой, взволнованный и любопытствующий одновременно.
Широков внутренне пропел «Йуху!» и принялся врать.
— Надо, очень.
— Хотите, я в аптеку сбегаю?
И ведь побежит, подумал Митька, а вслух сказал:
— Юль, зайди. Сейчас на шум сбегутся бабушки, Ирина и Гойцманы. А там, глядишь, и Заварзины подтянуться, — пугал Широков, глядя как Юлька застывает на пороге. — Но тогда придется объяснять, зачем горчичники, а я не хотел бы.
И морду лица сделал серьезную и печальную. Юлька от сочувствия даже ручки сжала в кулачки и сложила на груди.
— Митя, что случилось?! — громким шепотом и все так же, с порога.
— Зайди, говорю тебе. Вот что за человек такой, а?! — терпение и все такое прочее, слетело с Широкова, он подскочил к Юльке, приподнял ее обеими руками за талию и аккуратно переставил с порога в свой холл.
Да, природа силушкой не обделила, да и смекалкой тоже. Правда, Юлька стояла испуганная, все так же прижимая кулачки к груди и глядя да Митьку очень даже вопросительно. Широков захлопнул дверь, от этого Юлька слегка вздрогнула и отступила к стене.
Вот этого испуга и шараханий Митька допустить никак не мог, и начал шоу. С улыбки, между прочим.
— Юль, я понимаю, я страшненький, но я не кусаюсь. Честно! В жизни не ел человечины и не собираюсь начинать.
Москвичка слегка опешила, но перестала пятиться от Широкова. Уже неплохо.
— Я не совсем понимаю…
Митька и сам мало что понимал из речи своей ненормальной и хаотической, но уверенно продолжил:
— Окей. Поясняю. Я тебя не съем и не обижу. Зайди, а? Тоскливо… — и снова печальный вид напустил.
— В смысле? Вам плохо? Что болит? Зачем горчичники? Дышать тяжело?
— Мне плохо. Дышать легко, как ни странно. Ничего не болит, — теперь он сдерживал смех, глядя на растерянное лицо Юльки.
Та поморгала, задумалась и начала кое-что понимать. А когда ее осенило, она прямо посмотрела Широкову в глаза и выдала.
— Вы врете мне, да?
— Ага,
Честного признания Юлька не ожидала, потому снова задумалась.
— Митя, а горчичники почему?
— Ну, просто интересно было, пользуется ли кто-то еще этими штуками. Лично я не видел их уже лет двадцать. — Юлька покладисто кивнула, подтвердив его высказывание, соглашаясь.
— А плохо вам почему?
— Чаю не с кем выпить. Или кофе, — посмотрел, как глаза Юлькины подернулись печалью и виноватостью, заговорил, — Юль, не знаю, о чем ты думаешь, но не делай катастрофы из всего этого, ага? Полчаса жалко на меня потратить? Так и скажи, — снова печальные глаза, еще и голову опустил, разве вот только ножкой не шаркнул обиженно.
Ну, Юлька посмотрела на все это, подумала и улыбнулась.
— Вы, Митя, не повар. Вы шантажист. Давайте выпьем кофе. Где у вас кухня? Я сварю, — и Юля уверенно шагнула навстречу кавалергарду.
А теперь задумался Митька и припомнил слова Ирины о якобы ее, Юлькином, интересе к его персоне. О ее вот этом согласии выпить кофе с ним. Может права Джеки и Широков не совсем безразличен этому чуду в клетчатом платье, а? Вот напасть московская…всю душу перевернула и смотрит ясными серыми глазами. До того чистыми, что кажется, девочка перед ним. Даже белый, пышный бант померещился ему в волнистых волосах цвета спелой пшеницы.
— Не. На кухню не пущу. В конце концов, я тебя сюда заманил, мне и кофе варить. Проходи, располагайся.
Юлька несмело потянулась за Митей в гостиную.
Вот не зря старался новичок-дизайнер! Кухня в светлых тонах, прекрасно вписалась, перетекла в гостиную. Остров с варочной панелью условно делил два пространства: диванное и кухонное.
Пока Митька варил кофе и разливал по чашкам, Юля бродила по гостиной и разглядывала книги, картины и фотографию…одну. Митиной мамы. Правда, Юля не знала кто это, но, пожалуй, догадалась. Митька на мать походил и глазами и цветом волос.
— Садись. Туда, где тебе удобно.
Юлька сразу пошла к креслу, тому, которое очень нравилось и самому Митьке: кожаное, с широкой спинкой и узкими подлокотниками.
— Можно сюда? Такое кресло было у моего отца. Он никого в него не пускал. А я … — она оборвала речь свою и смутилась.
— Конечно, можно. — Ну, они и уселись чинно, благородно, на расстоянии вытянутой руки.
Юлька в заветное кресло, а Митя расположился рядом, в другом кресле, специально повернулся так, чтобы видеть Юльку.
— Фотография мамы?
Митька кивнул и … Вот кто его знает, что нашло, накатило на парня? Слова посыпались, что горох. И сам того не ожидая, начал он говорить Юльке о маме, об их жизни, тяжелой, но интересной. О своем детстве, хулиганствах и прочем всяком. А она слушала, да так, словно ничего более интересного и не слышала никогда. И чувствовал Митька, что интерес ее вовсе не тот, профессионально-психологический, а самый что ни на есть душевный. Широков говорил, Юлька улыбалась или печалилась, следуя его воспоминаниям. Он и не заметил, как все вывалил на москвичку, обладательницу непонятного сияния и еще чего-то ангельского.
— Мне потому и дом этот понравился, что напомнил о Ярославле. Мы с матерью в таком же жили. И соседи хорошие. Дружили семьями. Как и вы. И бабульки у нас были! Только не сестры, а подруги. Но, знаешь, к старости стали похожи друг на друга.
Оба посмеялись, вспоминая Дору и Фиру.
— Вам они нравятся. И Джеки тоже. Вот честно, замечательное прозвище и подходит Ирине Леонидовне как нельзя лучше. Вы, Митя, такой молодец! Подбодрили нас всех. А меня, вообще, спасли. Правда! Кран тот бесючий, все время подтекал. А Гасилов, сосед снизу, очень серьезный мужчина. Вот затопили бы мы его с Кирой, он был ругался. Да и неприлично, — потом Юлька опомнилась и продолжила, — Кирочка починил бы, но все время очень занят. Сами понимаете, работа и давление в офисе такое, что он иной раз заснуть не может.
Ох, как же хотелось Широкову дать залп по ее ненаглядному Кирочке, но он запретил себе делать Юльку несчастной, потому, просто кивнул и промолчал. Желваками поиграл да и сдержался.
