Въехав на свой участок, Вехс еще раз затормозил, опустил оконное стекло и выставил наружу руку, направив пульт управления назад. Еще одно нажатие, и ворота медленно закрылись. Вехс наблюдал за этим процессом в зеркало заднего вида.
Его подъездная дорожка почти так же длинна, как и та, что вела к усадьбе Темплтонов, поскольку владения Вехса включали в себя пятьдесят четыре акра земли, к которым вплотную примыкала пустошь, находящаяся в федеральной собственности. Правда, он не был таким состоятельным, как Темплтоны, да и земля здесь стоила намного дешевле, чем в долине Напа, но зато это было его собственное гнездо.
Несмотря на отсутствие асфальта или хотя бы щебенки, на ведущей к дому Вехса дорожке почти не было грязи, и он мог не бояться, что его тяжелый фургон увязнет. В свое время дорогу хорошо утрамбовали, а верхний слой, разбитый колесами, еще не был слишком глубок и не представлял опасности. Конечно, дорога не совсем ровная, но он же не в Нью-Йорке.
Пока Вехс въезжал на некрутой пригорок, к дороге вплотную подступали высокие сосны, и ели, между которыми изредка встречались лиственницы. Потом деревья отступили, а гребень холма, через который он в конце концов перевалил, был почти голым. Отсюда дорожка побежала вниз, игриво изгибаясь в сторону и сворачивая в неширокую долину, где стоял его дом, защищенный с тыла крутыми холмами, скрытыми дождем и утренним туманом.
При виде знакомой картины сердце Вехса наполнилось радостью. Здесь его терпеливо ждет Ариэль.
Двухэтажный дом Вехса был небольшим, приземистым, но удивительно прочным и надежным, сложенным из толстых, скрепленных строительным раствором бревен. Неоднократно просмоленные, они стали почти черными, а цементный раствор со временем приобрел темно-коричневый, почти табачный цвет, и только кое-где светлели желтовато-серые заплаты — следы недавнего ремонта.
Этот дом был построен владельцем небольшой семейной лесопилки в конце 1920-х годов, то есть задолго до того, как мелкие лесозаготовители были вытеснены из отрасли, и задолго до того, как правительство объявило окружающие леса федеральной собственностью и запретило заготовку бревен. Электричество в дом провели примерно в сороковых годах.
Крейбенст Вехс владел этим домом вот уже шесть лет. Купив его, он первым делом сменил проводку, подлатал углы, расширил ванную комнату на втором этаже. И, действуя исключительно своими силами, он тайно перестроил и переоборудовал подвал под фундаментом здания.
Кое-кому этот дом показался бы слишком изолированным, стоящим вдали от антенн телевизионных ретрансляторов и кабельных сетей, однако для мистера Вехса, чьи увлечения вряд ли могли быть понятны и близки большинству соседей, относительная изоляция стала тем самым непременным условием, которым он руководствовался, выбирая себе участок.
Летним полднем или теплым вечером он любил сидеть в старинной деревянной качалке на крытой веранде дома и смотреть на широкий двор и полный ярких полевых цветов луг, некогда расчищенный лесозаготовителем и его трудолюбивыми сыновьями. Это было очень красивое зрелище, к тому же, что ни говори, в уединении есть свое очарование. С этим не мог не согласиться даже горожанин.
В хорошую погоду Вехс выходил на веранду ужинать, захватив с собой пару банок пива. Когда тишина окружающих холмов начинала ему надоедать, он оживлял ее, позволяя себе услышать голоса тех, кто был похоронен на лугу, и тогда над травой и цветами разносились протяжные стоны и жалобы, которые звучали для Вехса как самая прекрасная музыка, какой не услышишь по радио, даже если будешь слушать его сто лет подряд.
Кроме дома на участке Вехса был небольшой сарай. Прежний хозяин ничего не выращивал, но держал лошадей, для которых он и предназначался. Сарай представлял собой традиционную для этих мест постройку — массивный деревянный каркас на фундаменте, сложенном из булыжников-голышей, надежно скрепленных цементом. Солнце, дожди и ветры давно уже покрыли кедровые брусья благородной серебристой патиной, которая казалась Вехсу очень красивой.
Лошадей он не держал, и поэтому сарай обычно служил гаражом.
Но сегодня случай особый.
Вехс подрулил к дому и остановился. Таинственная женщина продолжала скрываться в его фургоне, и Вехс чувствовал, что ему самому вскоре придется предпринимать какие-то шаги, чтобы разобраться с ней по-своему. Поэтому он и предпочел остановиться у самого крыльца, чтобы иметь возможность наблюдать из дома за тем, как будут развиваться события.
На всякий случай он еще раз поглядел в зеркало заднего вида.
Никаких признаков того, что женщина вообще существует, Вехс не заметил.
Выключив двигатель, но, оставив работать «дворники», он стал ждать, пока появятся его верные сторожа. Тусклое мартовское утро оживляли лишь косой серый дождь, качающиеся под ветром былинки и ветки деревьев, но ничто живое не бросалось в глаза.
Нет, не зря он учил их не бросаться очертя голову на каждую подъехавшую машину и не спешить атаковать пеших. Для начала необходимо было заманить вторгшегося на участок человека так глубоко, чтобы спасение стало невозможным. Его стражи знали, что скрытность и осторожность так же важны, как и их свирепая ярость, что самым успешным атакам непременно предшествуют несколько точно рассчитанных минут полной тишины, которые вселяют в жертву губительную самоуверенность.
Наконец из-за угла дома показалась черная, узкая, как пуля, голова с навострившимися ушами. Некоторое время пес только выглядывал из укрытия, не спеша показаться целиком, как опытный разведчик оглядывая местность и оценивая ситуацию.
— Умница, песик, — прошептал Вехс.
Из-за угла гаража, в промежутке между кедровой балясиной и стволом по-зимнему голого клена, выступил второй пес. Сквозь кисею дождя он казался похожим на случайную игру тени и полутени.
При всей своей внимательности Вехс ни за что не заметил бы этих молчаливых и грозных часовых, если бы не знал, где и кого высматривать. Псы проявляли удивительную сдержанность и самоконтроль, и в этом, безусловно, была заслуга самого Вехса, который открыл в себе настоящий талант дрессировщика.
Где-то за серой завесой дождя должны были подстерегать врага еще две собаки. Наверное, они уже подошли вплотную и притаились за фургоном или ползут на животах сквозь кустарник — там, где их невозможно увидеть. Все его псы одной породы — доберманы пяти или шесть лет, что считается для них самым лучшим возрастом.
Вехс, правда, не стал купировать им уши или хвосты, как поступают с чистокровными доберманами, поскольку ощущал что-то вроде родственной близости к этим, созданным самой природой, хищникам. Он был уверен, что достигает мир так же глубоко, как и животные, что умеет видеть окружающее их глазами, что понимает их нужды и разделяет природные инстинкты. Да, у них действительно много общего. Он и эти свирепые хищники слеплены из одного теста.
Пес, скрывавшийся за углом дома, выскользнул на Открытое место, а второй вышел из-за ствола чернеющего клена. Третий доберман возник из-за широкого, наполовину сгнившего кедрового пня в заросшем густым дубом углу двора.
