Просторный кабинет Морского собрания Кронштадта погрузился в тишину, наступившую в поле перед грозой, когда ветер неожиданно утихает, и даже осиновая листва на деревьях перестает привычно трепетать, а вся земля как будто делает глубокий вдох и застывает в ужасе перед надвигающейся стихией. Император улыбнулся, подошел вплотную к министру и с головы до ног оглядел его, будто увидел первый раз в жизни.
– Ну и что вы собираетесь делать с этими весьма ценными наблюдениями? – насмешливо спросил он, крутя в пальцах невесть откуда взявшуюся трубку. – Вам не кажется, что лимит объявлений меня сумасшедшим для вас исчерпан?
– Да, но вы же ждете от меня признаний.
– А вы считаете, что я не имею для этого оснований? Или, как заправский финансист, предлагаете их у вас купить?
– Нет, зачем же, можно обменять… Разве это не справедливо?
– Справедливо только в том случае, если обмен равноценный. А вы, Сергей Юльевич, весьма скромный человек – так и не ответили ни на один мой вопрос. Какой уж тут обмен, тем более справедливый.
Разговор опять повис на противной скользкой паутине пауз. Собеседники ощупывали друг друга взглядами, как саперы – заминированную местность, пытаясь просчитать возможные последствия сказанных слов и сделанных шагов. Первым решил свой ребус император. Чуть тронув мундштуком мундир Витте, посмотрел на него снизу вверх и предложил, как бросил теннисный мяч через сетку:
– Давайте обменяемся историями. Мою в обмен на вашу. Начну первым. Эта история произошла душной августовской ночью 1888 года, когда на скромном полустанке по дороге из Ливадии в Петербург остановился императорский поезд. Александр Третий, выйдя на перрон, услышал примечательный разговор между министром двора и никому неизвестным служащим частной железнодорожной компании. Примечательным было то, что железнодорожник прямым текстом предсказывал крушение императорского поезда в случае несоблюдения правил эксплуатации и даже указал примерное место, где оно произойдет… И вот когда в ноябре того же года у станции Борки произошел предсказанный сход с рельсов, император повелел найти этого железнодорожника, пригласил его на государственную службу и даже согласился к окладу в восемь тысяч рублей в год доплачивать еще столько же из собственных средств. Невиданная щедрость, не правда ли? Я не нашел больше ни одного подобного примера. Впрочем, в этом эпизоде так много фантастических совпадений, что стоит начать загибать пальцы. Для того чтобы царь услышал сказанное пророчество, он должен был проснуться посреди ночи, выйти из своего вагона и пройтись по перрону на нужном полустанке в точно обозначенное время. Пять шагов в сторону, минута опоздания, неосторожное слово, переводящее разговор с министром двора на другую тему, и никакого пророчества в уши государя не попало бы. И тогда не состоялась бы и такая удачная карьера… Феноменальное совпадение и везение… Не менее удивительным является продолжение этой истории, а именно – поразительно быстрое вхождение в круг избранных друзей царя, участие нашего никому неизвестного скромного чиновника в работе тайного общества «Священная дружина», встреча под ее прикрытием во Франции с руководителями «Народной воли» и заключение с ними некоего соглашения. С того времени террор стал, как бы это половчее выразиться, больно избирательным. Эти столь разные встречи объединяет одно непременное обстоятельство – доступ ко всем упомянутым собеседникам нашему герою был практически невозможен. Миры, в которых обитали они и он, – это разные планеты, между которыми – броня сословных перегородок и безвоздушное пространство недоверия. Вероятность быть допущенным в тайные дела вообще стремилась к нулю. Тем не менее и встречи, и допуск состоялись. Один прецедент можно было бы списать на счастливую случайность. Но два и три – это уже закономерность. И пояснить такое завидное доверие высокопоставленных, законспирированных, но всегда весьма осторожных людей к практически незнакомому собеседнику можно только одним – он знал о них больше, чем они сами… Как в случае с императором Александром Третьим. Остается только понять – откуда у нашего героя могла быть эта информация?
Император замолчал. Витте не проронил ни слова, продолжая смотреть перед собой, как будто полностью отрешившись от этого бренного мира. Подождав минуту, монарх устало присел на кресло и спросил участливым голосом земского доктора:
– Ну хорошо, Сергей Юльевич, передумали меняться историями. Тогда хотя бы подскажите, кто так активно пытается скормить мне вас и всю семью великих князей Александровичей? Что это за гамбит, где они и вы – фигуры, которыми с такой легкостью так безжалостно жертвуют?
– У меня есть время подумать, ваше императорское величество? – глухо, как из бочки, произнес наконец министр. На его лицо понемногу начал возвращаться румянец.
– А это зависит от того, есть ли оно у меня, Сергей Юльевич, – опять впился глазами в министра император. – Хорошо, я оставлю вас здесь на время аудиенции с газетчиками. Думайте! И постарайтесь за это время скоропостижно не скончаться, как тот несчастный производитель рельсов…
Уроки живописи
Оставив опального министра в тягостных раздумьях, плотно закрыв дверь и приказав выставить посты как у дверей, так и под окнами кабинета, император обратил внимание на непривычное, не по-кавказски бесстрастное выражение лица статс-секретаря. Ратиев выглядел, как школяр, подобравший по дороге домой бездомного котенка и мечтающий уговорить родителей «усыновить» бедолагу.
– Николай Александрович, вас в библиотеке ждут-с…
– Что, репортеры уже здесь?
– И репортеры – тоже…
Пропустив мимо ушей странный речевой оборот и списав его на хроническую усталость Ратиева, император быстрым шагом направился к дверям библиотеки, распахнул их, опережая вестового, и застыл на пороге, пытаясь совладать с нахлынувшими эмоциями. В строгом кожаном кресле, прямо напротив входа, примостились три крохи, мал мала меньше, взирающие на него с трогательной смесью робости, грусти и надежды… Словом, такие глаза бывают только у любящих женщин и домашних животных.
Императору показалось, что он падает в огромную воронку, с неимоверной скоростью закручивающую в тугую спираль дни, месяцы, годы, возвращая его к предмету своего обожания – к своей первой дочке Светлане, которую он до совершеннолетия называл Сетанкой (так она сама себя звала в детстве, а еще воробышком и хозяйкой), единственному человеку, которому позволялось отдавать приказы первому человеку в стране. Светлана писала отцу очаровательно неуверенным детским почерком, подписывалась и кнопками вешала на стену в столовой около телефонов свои «распоряжения». И не было случая, чтоб папа отказал дочери.
15 апреля 1934 года
Приказываю тебе повести меня с собой в театр.
10 мая 1934 года
Секретарю № 1 тов. Сталину И. В.
Приказываю тебе позволить мне поехать завтра в Зубалово.
И ответ: «Покоряюсь. И. Сталин».
15 декабря 1938 года
