– Дамы и господа, – открыл своим скрипучим голосом вечер друзей и, хоть дальних, но всё же родственников, тельшевский предводитель дворянства, статский советник на русской службе, князь Огинский с замысловатым многосложным именем – Михаил-Николай-Северин-Марк, – во-первых, хочу поблагодарить нашего гостеприимного хозяина Николая Дмитриевича. Это живописное место – жемчужина остзейского края, как нельзя лучше подходит для наших встреч, когда надо обсудить не только животрепещущие, но и, что греха таить, совсем не предназначенные для чужих ушей, вопросы.
Огинский замолчал и обвёл глазами присутствующих. Встреча родственников в этот раз впечатляла как количеством, так и статусностью прибывших. Некоторые вообще впервые почтили своим присутствием собрание фамилии за последние четверть века, как, например, только что вышедший в отставку штабс-ротмистр Александр Владимирович Барятинский, известный бонвиван, прославившийся своим романом с красавицей Линой Кавальери… Ну понятно, проверяющие Мамонтова оставили от его миллионного состояния жалкие огрызки. Ему под стать Сергей Горчаков, чьей работой в Архангельске на посту вице-губернатора так заинтересовались государственные ревизоры.
Эти уселись рядом со старыми соратниками, где ближе всех, конечно же, князь Никола́й Никола́евич Друцко́й-Соколинский, статский советник, инженер МПС и просто послушный немногословный малый. Но без него невозможна была операция в Борках и внедрение Витте в окружение царя. Повязан кровью, предан. Готов на всё. Так же, как и крымский врач Владимир Михайлович княжеского рода Арутинских-Долгоруковых, центральная фигура неудавшегося покушения в Ливадийском дворце.
Старые знакомые – Луговкины и Щетинины сегодня сидят в окружении братьев Львовых. Младший из них – Георгий, пренеприятный тип, хоть и родился в Дрездене. Надо будет присмотреться к нему повнимательнее…
Как всегда манкируют общим делом отступники – Волконские, Гагарины и Хилковы, зато щедро представлены Оболенские – от брата по масонской ложе Владимира Андреевича, капитана лейб-гвардии Владимира Николаевича до частного издателя-мецената Владимира Владимировича.
Но это всё частности. А общая атмосфера собрания Огинского полностью устраивала! За прошедший год улетучилась всеобщая расслабленность и легкомысленность, бесившая его всё предыдущее время. Порой ему казалось, что он один остался хранителем амбиций и фанатиком реставрации своей некогда самодержавной, фамилии. Все остальные так или иначе пристроились в теплых местах и, кто молчаливо-равнодушно, а кто и открыто выражали нежелание бороться за престол предков.
Огинский так не мог. В 1868 году ему, амбициозному 18-летнему юноше и его семье, было нанесено оскорбление, которое не смывается и не забывается. В этот год третьего апреля мнением Государственного Совета они признаны в княжеском достоинстве с внесением в V часть Родословной книги: гофмейстер Высочайшего Двора, тайный советник Клеофас-Ирений Огинский из Козельска с сыновьями: Богданом-Михаилом-Францем и Михаилом-Николаем-Северином-Марком.
“Бывшие холопы даровали нам право носить наш родовой титул”, – горько усмехнулся отец, небрежно бросив на рабочий стол гербовую бумагу. А позже сын услышал глумливый шепоток на светском рауте: “Ну вот – выклянчили Огинские себе “светлости”. И это было последней каплей, разделивший его мир на “до” и “после”. Что-то сломалось в душе, а на месте излома выросло и буйно расцвело древо мщения, в тени которого он и жил все эти годы.
Каждый свой день после этого злопамятного вечера Михаил-Николай-Северин-Марк подвергал беспощадной ревизии: “Что сегодня я сделал, чтобы узурпаторам воздалось по заслугам?” Приговорив неблагодарных холопов своего рода – Романовых, он исступленно, настойчиво искал способы привести приговор в исполнение. И судьба любезно вознаграждала его за настойчивость.
Прослыв мизантропом даже среди симпатизирующих ему членов дворянского собрания, Михаил-Николай-Северин-Марк совсем не чурался светского общества, под сенью которого тихо дряхлел в дремотной неге некогда грозный род Рюриковичей. Великосветские сплетни, интрижки, делишки по устройству своей тушки и никаких державных амбиций. Печальное зрелище… Тем не менее, в этом человеческом утиле Огинский умело выуживал обиженных, оскорбленных и кропотливо строил из них собственную гвардию, скрепленную такой кровью, которую невозможно было уже отмыть. Настоящим кладезем среди князей были уроженцы Германии, с молоком матери впитавшие немецкое презрение к русскому разгильдяйству и невежеству.
Именно там, на земле Нибелунгов, он вступил в ложу “Великий Восток” и стал Фальком – соколом, украшавшим родовой герб Рюрика, познакомился ещё с одним “немцем”, выходцем из Франкфурта Джейкобом Шиффом, перебравшимся в Новый Свет и управляющим нынче банком жены Kuhn, Loeb & Co. Это была феерическая встреча. Оба одинаково презрительно смотрели друг на друга, но ненависть к правящей династии Романовых творила чудеса, объединяла и превращала в союзников тех, кто без неё гарантированно были врагами. Немецкие и французские масоны открыли для Огинского плотно закрытые двери влиятельных персон “цивилизованного мира” и обеспечили связями, позволяющими ставить по-крупному, переведя в лигу игроков, осуществляющих ходы чужими судьбами, постоянно находясь в тени, заставляя убивать и умирать других. Благодаря братьям по ложе, Огинский жадно изучал опыт тайных операций византийцев и венецианцев, иезуитов и масонов. И когда в 1880 динамит Халтурина разнес целый этаж Зимнего, а в 1881 году бомба Гриневецкого поставила точку в земной жизни Александра II, полиция так и не смогла найти источники столь щедрого финансирования народовольцев и следы организаторов идеальных условий для террора.
Своим прекраснодушием в деле достижения всеобщего равенства и братства посредством лишения жизни абсолютно незнакомых, “неправильных” людей и игнорирования “попутных жертв” среди “правильных”, бомбисты-мазохисты Фальку были искренне противны. Их цель – убить всех плохих, чтобы остались одни хорошие – казалась Quelle folie – каким то безумием. Для Фалька-Огинского террор всегда был средством смены правящей фамилии и только. К тому же, фанатики – плохие подпольщики и отвратительные хранители тайн. Поэтому операцию под Борками он провел практически в одиночку, чуть не угробив всю императорскую семью и факультативно пропихнув в высшие эшелоны власти амбициозного, хотя и по-плебейски сварливого Витте. Его так отчаянно лоббировали французские банкиры, за него так ходатайствовали братья по ложе! Но он в этой игре в результате оказался явной ошибкой. Неуправляемый, капризный, своевольный и потому опасный, как и бомба на яхте “Штандарт”, заложенная еще на стапелях в Германии. Задумано было красиво. Корабль – идеальное место внезапной скоропостижной кончины монарха и приближенных. Техника не подвела. Вмешался Его Величество случай, регулярно меняющий идеальные планы, в виде какого-нибудь шустрого мичмана, оказавшегося не в то время не в том месте. Ну а бомбометание в Баку – это уже нервный срыв. Гештальт – страшное слово и жуткое ощущение, вынуждающее терять ясность мышления и совершать глупости, если его не закрыть. Такое более не повторится. Теперь всё поменялось.
Собрание потомков Рюриковичей в замке Segewold накануне 1902 года – это уже не вчерашний клуб гедонистов. Все сосредоточены и злы. Прямо или косвенно пострадал каждый. С кого-то сняли погоны за участие в мятеже. Кто-то сам ушел из гвардии после лишения паркетных привилегий, но не обязанностей. Кому-то из подвизающихся на гражданской службе пришлось расстаться с “рыбным” столичным местом и хорошо, если без материальных потерь. Многие сдавали дела, раздетые до нитки, крестясь, что не отправлены копать Беломор-канал.
