– Лейтенант Шестаков! Хорошо по кучности, но вправо и с большим перелётом. Целик влево два! Дальность меньше пять! Продолжать!
– Ориентир… Целик… Возвышение… Залп!
– Время пристрелки – 4 минуты. Неплохо.
– Что ж тут хорошего, Лев Николаевич? Уже четыре минуты шел бой, и только теперь мы добились накрытия.
– Залп!
– С Рикорды докладывают – “поражение”!
– Двадцать пятая с острова Русский отстрелялась – “накрытие!” Запрашивают: “Средней артиллерии вступить”?
– Отставить! На сегодня хватит! Пойдёмте на свежий воздух, граф, здесь молодёжь надышала – аж с потолка капает…
Адмирал Чухнин по капельке, как родниковую воду, цедил безумно морозный воздух и с удовольствием наблюдал, как писатель, а в молодости – поручик-артиллерист, участник обороны Севастополя, несмотря на свой почтенный возраст, ловко карабкается по эскарпу, прикрывающему с тыла вход в командный пункт батареи.
– Хотите взглянуть на дело рук своих, Лев Николаевич?
– Наших, Григорий Павлович! Такое одному потянуть бы не удалось, не скромничайте… Эх, – писатель закряхтел, переваливаясь через бревенчатый скат, – нам хотя бы одну такую красавицу в Севастополь!.. Что сейчас вспоминать про пушки. Нам бы укрепления такие, как вы построили! Их не только сковырнуть, а даже увидеть с моря не получится…
Чухнин согласно кивнул и оглядел еще раз вынесенный на пик горы Попова командный пункт управления огнём, откуда была прекрасно видна самая мощная батарея на подступах к Владивостоку – две экспериментальные, ни на что не похожие трехорудийные башни, вписанные в рельеф горы так, что батарею и даже вспышку выстрела увидеть с моря было практически невозможно.
За время службы адмирал повидал немало береговых батарей, но мог поклясться – так больше никто нигде не строил. Вместо возвышающихся над местностью валов, редутов, люнетов, орудийных двориков с земляными брустверами – уходящие на два этажа вниз железобетонные капониры. Вся жизнь – под землёй, только верхняя часть башен и стволы орудий возвышаются над поверхностью. Владивостокские фортификаторы Курилов и Романович клянутся, что император лично набросал эскизы новых укреплений. У них сложилось впечатление, будто он не сочинял, а вспоминал уже виденное ранее. Но где такое можно было подсмотреть, инженеры не представляли, хотя перерыли гору справочной литературы. “Привирают, наверно. Откуда могут быть у государя такие познания в военном строительстве?”
Всего 11 месяцев назад здесь стояла только одинокая сторожевая вышка да караульная изба, а он, чертыхаясь и не понимая смысла происходящего, но выполняя приказ с самого верха, тащил на эти безлюдные острова японскую делегацию маркиза Ито, сославшись на великолепную охоту, какой здесь отродясь не бывало. Охотничьи приключения успешно заменил “Шустовский”. Японские офицеры трескали его за милую душу, а потом по очереди лезли на вышку обозревать окрестности.
Как только последний японец, вдоволь нафотографировавшись на фоне пузатых мортир Токаревской и Ларионовской батарей, погрузился на поезд до Москвы, подступы к Владивостоку превратились в одну огромную стройплощадку. Год спустя острова Русский, Рейнеке и Попова ощетинились пятью дальнобойными батареями. Передовая, поповская, вооружена пока еще секретной достопримечательностью – усовершенствованными орудиями, созданными в новых конструкторских бюро, скрывающихся за монастырскими стенами.
Внешне в самих пушках ничего особенно революционного не было. Просто переоблегченную по заказу моряков 45-калиберную десятидюймовку Дубницкий и Гермо́ниус перестволили под 9.4 дюйма с автофреттажем и хромированным лейнером. За счет того, что общая толщина стенок ствола стала на 3 линии толще, а максимальное давление удалось поднять до 2500кгс/см, дальнобойность при возвышении 30 градусов выросла аж до 130 кабельтовых.
Революционность начиналась с остроконечных снарядов, увенчанных баллистическим обтекателем из тонкой стали для лучшей аэродинамики и «макаровским» бронебойным колпачком из мягкого металла. Принимая первую партию экспериментальных боеприпасов, Чухнин настолько залюбовался их смертельными стремительными обводами, что украдкой от подчиненных, погладил смуглый бок снаряда, как гладят шею породистого жеребца. Грешно было признаться, но оружие, предназначенное для убийства, было по-своему изящно и привлекательно. Внутри полпуда тротила с примесью гексогена и алюминиевой пудры. Умельцы ГАУ Костевич и Рдултовский сочли эту начинку вполне достаточной для такого заброневого воздействия, чтобы по месту взрыва не только рушилось, но и жарко горело даже железо. Адмирал улыбнулся, вспомнив байку, ходящую среди моряков, будто государь пообещал Антону Францевичу Бринку посадить его лично верхом на снаряд, как барона Мюнхгаузена, для активации заряда вручную, если его взрыватели не соизволят срабатывать just-in-time, как говорят англичане.
Контрольные обстрелы бронеплит продемонстрировали, что новое орудие с таким снарядом на “рабочем” расстоянии 40 кабельтовых прошибает 6-дюймовую броню в то время, как классическая 10-дюймовка не справляется даже с четырьмя с половиною. Для войны на дальних дистанциях оружейники предложили тяжёлый фугасный снаряд, содержащий полтора пуда адской высокотемпературной смеси и крайне чувствительный взрыватель, раскрывающийся, во избежание нехороших случайностей, в полете.
В битве за увеличение скорострельности гальванёры во главе с Доливо-Добровольским удвоили мощность электромоторов снарядных элеваторов, добавили гидравлические муфты Дженни в механизмы вертикальной и горизонтальной наводки для плавной доводки орудий в нужное положение. И, конечно, электродвигатели! Открывая и закрывая затвор пушки, они делали это в шесть раз быстрее самого шустрого матроса.
Все остальные “вкусности” вроде гидравлического тормоза отката с компенсатором и накатником выглядели естественной артиллерийской эволюцией. На всю империю пока всего десять таких орудий, из них шесть – на батарее острова Попова, на каждое – всего по 10 бронебойных выстрелов. Но лиха беда – начало. Прямо тут, во Владивостоке, на базе крепостных мастерских уже заработал снарядный завод на американском оборудовании и скоро артпогреба будут полны. Вот тогда и пригодятся новые лейнеры и стволы со специализированного закрытого производства в Ижевске.
Предаваясь воспоминаниям и размышлениям, Чухнин не спускал глаз с писателя. Он с удовольствием запретил бы свету русской литературы гулять по горным тропам от греха подальше – тут не променад, можно оступиться, поскользнуться, а рядом отвесные скалы. Да разве его удержишь! А приставишь сопровождающих – оскорбится! Строптив, капризен, но чертовски обаятелен… Слава Богу! Наконец, спускается… Толстой насмотрелся на разломанный лед, где снаряды с батареи острова Русский настигли мишень – радиоуправляемый снегоход инженера Пильчикова, и теперь заглядывал в око восьмифутового стереодальномера конструкции Крылова-Поморцева, первого, своего собственного, отечественного. Прибор спроектирован после детальной разборки английского изделия Барра и Струда, пусть и на цейсовской, а не на своей оптике. Зато таких ни у кого больше нет. Дальность уверенных измерений отсюда, с высоты пятисот футов горы Попова, аж 80 кабельтовых! Изюминка – скартомет, измеряющий отклонение падений относительно цели. Скорострельность зависит и от прицеливания. Правильно определить расстояние – половина дела, вторая половина – расчёт с использованием центрального автомата стрельбы конструкции Гейслера-Млодзиевского-Умова, существующего пока в единственном экземпляре…
