– Молодые люди! – уже обращаясь к Федорову, Токареву и Рощепею, пробасил Филатов, – прошу любить и жаловать. Лучшие металлурги России – Михаи́л Константи́нович Кура́ко
[3] и Влади́мир Ефи́мович Грум-Гржима́йло
[4]. Только от них зависит, будут ли наши изделия стрелять, или останутся эскизами и чертежами.
Михаил Константинович Курако
Владимир Ефимович Грум-Гржимайло
– Полно-те, Никола́й Миха́йлович, – покраснел до корней своей кокетливой бородки Курако, – вы же знаете, что мы всегда стараемся выполнить все ваши пожелания.
– И даже перевыполнить, – пригладил свою раздвоенную седую бороду Грум-Гржимайло. – Коля мастерски дуплекс-методом варит высокоуглеродистую сталь с марганцем, а это как раз то, что вам надо. Но и мы тоже не отстаем, вот закончим монтаж слябинга на нижнетагильском заводе, тогда сможем и моряков порадовать ка́таной гетерогенной бронёй. При той же прочности она будет на десять, а то и двадцать процентов легче крупповской…
Металлурга, садящегося на своего конька, прервали первые звуки нового гимна империи – “Славься!” Михаила Ивановича Глинки, заменившего в 1901 году тягомотный “Боже царя храни!”. Церемония началась.
Первыми на награждение приглашались Георгиевские кавалеры, отличившиеся в Маньчжурии. Принимая из рук императора награду, они поворачивались к залу и произносили необычное “Служу Отечеству!” вместо дурашливого "Рад стараться!”, выслушивали в свою честь фанфары и строевым шагом возвращались на место. Новым было не только это. В одном зале в одном наградном строю плечом к плечу стояли и нижние чины, и генералы. “Смерть на поле брани равняет звания, а Святой Петр чины не признаёт!” – ещё год назад жёстко заявил император, с ходу приняв несколько отставок особо оскорбленных аристократов, предложив всем остальным каким-то другим образом демонстрировать свою избранность и предупредив, что будет считать унижение нижних чинов своим личным оскорблением.
От массового офицерского бунта императора тогда спасла бригада африканеров, зараженная бациллой равноправия настолько, что многие даже предлагали должность командира сделать выборной, как у буров. Это подразделение, состоящее на две трети из офицеров, прошедших англо-бурскую войну и показавшее свои зубы при подавлении гвардейского мятежа, полностью поддержало императора, заявив, что боевое товарищество, невзирая на чины, есть основа боеспособности и они готовы выделить из своих рядов замену всем любителям почесать чувство собственного величия о нижние чины. Африканеров поддержала немалая часть ветеранов. Офицерский бунт не состоялся.
Солдатские массы возликовали. Почтение к императору вознеслось до небес, а вот дисциплина, наоборот – снизилась. Рукоприкладство попало под запрет, сословная обособленность офицеров лишилась внешних атрибутов, стало быть, “командир – больше не авторитет”, подумали нижние чины и получили еще одно, адресованное уже лично к ним обращение. Император надеялся на сознательность защитников Родины и предупреждал, что нарушений воинской дисциплины и невыполнения приказов не потерпит, если будет надо – расстреляет нарушителей перед строем лично, но не унижая и даже называя их при этом исключительно по имени отчеству. Офицерство вздохнуло с облегчением. Армия более-менее успокоилась, хотя какое тут спокойствие с такой масштабной реорганизацией, охватившей все структуры военного ведомства.
Войска срочно переходили на унифицированную трехзвенную структуру: три отделения – взвод, три взвода – рота, три роты – батальон, три батальона – полк, три полка – дивизия. Дивизии объединялись сразу в армии. Корпус, как боевая единица, упразднялся. Всё хозяйственное, медицинское и продуктовое обеспечение передавалось в службы тыла. “Солдат должен учиться воевать, а не капусту солить!” – жёстко отреагировал император на попытки сослаться на старое-привычное артельное самообеспечение войск. Заместители командира по тылу со своими специалистами, задачами и инвентарем вводились в штат, начиная с батальонного уровня. То же касалось служб связи, медицины и саперов, имевших теперь двойное подчинение – командиру, которому они были приданы, и собственному начальству, упирающемуся по вертикали в генеральный штаб.
Войска повышали свою мобильность. Норма – одна лошадь на трех человек, 60 повозок на полк – превратилась в головную боль для только что реорганизованного Управления тыла. Но меньше не получалось из-за требований мобильности. Самые активные тыловики уже яростно листали зарубежные журналы, осаждали участников китайского похода и “африканеров” с требованиями поделиться опытом и своими наблюдениями за снабжением иностранных армий.
Войска насыщались пулеметами. Точнее – пулемёт превращался в базовый элемент, вокруг которого формировалась тактика инфантерии. На каждое отделение – по “трещотке” Рощепея-Федорова, на каждый взвод – по станковой “швейной машинке” Браунинга-Токарева. В урну летели все наставления генерала Драгомирова. Вместо них в частях усиленно штудировали новые полевые уставы, написанные лично императором, с учётом его опыта горьких поражений и громких побед в Великой Отечественной войне в той, прошлой, уже такой далекой жизни.
Труднее всего приходилось артиллеристам. На них обрушилось главное количество новаций. Батареи усыхали с восьми орудий до 4х, но зато каждому пехотному батальону необходимо было придать батарею трехдюймовок, каждый полк требовалось снабдить батареей мортир, куда временно отрядили древние, как мамонт шестидюймовки Круппа-Энгельгарда 1885 года, а каждой дивизии придать полк тяжелой гаубичной артиллерии, куда, опять же временно, определили 6-дюймовую 120-пудовую пушку. Теперь артиллеристы мучались с приспособлениями и таблицами стрельб с закрытых позиций, прицелами, лафетами, замками, откатниками и прочими арт-аксессуарами, позволяющими уменьшить вес орудий, повысить их скорострельность и эффективность.
Все эти бурления и пертубации вместе со слушателями эхом доносились до мастерских ружейного полигона стрелковой школы. Поэтому все конструкторы, включая Браунинга, имели полное представление о происходящих переменах и их авторах, зная лично многих из тех, кто поднимался на пьедестал за наградами.
– Смотри, смотри! Наши идут! – радостно зашептал на ухо Рощепею Токарев. На награждение боевыми орденами вызывались казачки – жены и дочери казаков, остановившие прорвавшийся на русский берег Амура китайский десант, защитившие станицы и продержавшиеся до подхода регулярных войск.
