– Присаживайтесь, конечно, – революционер нехотя показал жестом на скамейку напротив себя, – собираетесь читать нотации?
Столыпин медленно, с достоинством присел и уставился своим немигающим взглядом в насмешливые прищуренные глаза идеологического врага.
– Не буду скрывать, – проговорил он тихо, внятно, выговаривая каждое слово, – была б моя воля, я бы арестовал вас сразу после окончания скандальной речи. Но по каким-то совершенно непонятным для меня причинам, государь питает к Вам особое расположение и приказал не чинить никаких препятствий…
– А может быть он таким образом проявляет своё понимание неизбежности грядущих революционных преобразований? – перебил главу правительства Ленин.
– Склонен думать, что он так проявляет своё сочувствие к трагичной судьбе вашего родственника и демонстрирует нежелание преследовать семью преступника, – парировал Столыпин, с удовольствием наблюдая, как нервно дернулось лицо Ленина, ненавидящего даже намёки на то, что его путь в революцию мотивирован исключительно желанием личной мести за трагическую судьбу брата.
– В таком случае, – глаза революционера стали острыми и холодными, как кусочки февральского льда, – вам потребуется как-то связать с казнью Саши и жизнь Карла Маркса, чью теорию я считаю единственно верной и собираюсь претворять её на практике последовательно и упорно.
– Но ни Маркс, ни Энгельс никогда не призывали рабочих Германии и Англии всемерно содействовать поражению своего правительства в войне с внешним врагом и к превращению войны империалистической в гражданскую. Даже ваши соратники по партии Струве и Туган-Барановский вас не поддержали…
– Ах вот вы про что! – Ленин довольно хмыкнул и откинулся на спинку стула, не отрывая своего взгляда от глаз Столыпина. – Революционный класс в реакционной войне не может не желать поражения своему правительству. Это – аксиома. И оспаривают ее только сознательные сторонники или беспомощные прислужники социал-шовинистов. Революция во время войны есть гражданская война, а превращение войны правительств в войну гражданскую, с одной стороны, облегчается военными неудачами, «поражением» правительств, а с другой стороны – невозможно на деле стремиться к такому превращению, не содействуя тем самым поражению.
[69] А то, что у Маркса нет ни слова на эту тему… В Манифесте коммунистической партии чётко и понятно сказано, что свержение вашей власти и завоевание её пролетариатом возможно только с помощью насилия. Я же рассказал, каким образом это произойдёт.
– А вас не смущает, господин ниспровергатель, что пролетариатом в России может назвать себя хорошо, если каждый двадцатый? Вместо демократии вы предлагаете власть меньшинства.
– Ну так вы же своими руками изменяете соотношение, – широко улыбнулся Ленин, не скрывая сарказма. – В Манифесте коммунистической партии Маркс писал: “Прогресс промышленности, невольным носителем которого является буржуазия, бессильная ему сопротивляться, ставит на место разъединения рабочих конкуренцией революционное объединение их посредством ассоциации. Таким образом, с развитием крупной промышленности из-под ног буржуазии вырывается сама основа, на которой она производит и присваивает продукты. Она производит прежде всего своих собственных могильщиков. Ее гибель и победа пролетариата одинаково неизбежны.” Поэтому я с такой радостью воспринимаю все последние изменения, бурный рост заводов и фабрик, а вмест с этим – не менее бурный рост числа заводских рабочих, будущих хозяев жизни…
– Но вы же сами в своей работе “Что делать?” объявили “будущих хозяев жизни” не способными к политической борьбе и каким-либо другим требованиям, кроме экономических, – съязвил Столыпин достаточно раздраженно, что не могло укрыться от собеседника.
– А мы на что? Мы – организация профессиональных революционеров, которые возглавят и поведут необразованный и неорганизованный класс трудящихся в светлое коммунистическое будущее!
– Так вы претендуете на место жрецов, которые точно знают, что кому надо? – Столыпин старательно отзеркалил сарказм Ленина. – А есть у вас гарантии того, что, разрушив государство, не оставив камня на камне от нынешних порядков, завоевав политическое господство и став полноправным монопольным властителем, ваша организация не превратится в закрытую касту неприкасаемых по образу и подобию самых одиозных восточных деспотий?
– Это решительно невозможно! – выставив вперед бородку, рубанул ладонью воздух Ленин, обрушив руку на стол, отчего пивная кружка подпрыгнула, забрызгав пеной собеседников. – Наша задача не построить новое государство вместо старого, а разрушить, избавиться от государства вообще, как от абсолютно ненужного рудиментарного органа насилия класса угнетателей над эксплуатируемыми…
– Весьма смело, – Столыпин тоже откинулся на спинку кресла, небрежно отряхивая с сюртука пивные капли. – Только знаете… Я слышал от государя, что «Государство существует не для того, чтобы превращать земную жизнь в рай, а для того, чтобы помешать ей окончательно превратиться в ад»
[70]. И я с ним полностью согласен!..
– Интеллигентская рефлексия маленького человечка, страшащегося больших перемен, – небрежно махнул рукой Ленин. – Нет, батенька, с прошлым кончать надо решительно и без оглядки на нерешительных и слабых. Коммунистический мир равенства и справедливости, мир без угнетения человека человеком, пугаясь, не построить!
– Призывов “строить” я пока как раз и не слышал, – парировал Столыпин, – только снести до основания. А зачем? Кто был ничем, всем всё равно не станет! Ноль, на какую цифру его не умножай, останется нулём. Помогать желающим выбраться из нищеты надо, согласен. Уравнять стартовые условия – тоже. Так это все уже и происходит. Зачем крушить? Чтобы избавиться от паразитов и дармоедов? Бесспорно, избавиться от крыс и тараканов можно, разрушив дом, но где потом жить? Может всё-таки договоримся обойтись менее кардинальными мероприятиями?
– Ни о чем мы с вами не договоримся, господин царский цербер, – рубя слова, как дрова, отрезал Ленин. – У вас не получится приручить меня и вам не купить пролетариат своими подачками! Никому ещё не удавалось затормозить колесо истории. Не удастся и вам задержать мировую революцию, зарево которой уже поднимается над Европой. Как писал Маркс в Манифесте, призрак бродит по Европе – призрак коммунизма, все силы старой Европы объединились для священной травли этого призрака: папа и царь, Меттерних и Гизо, французские радикалы и немецкие полицейские. И вот теперь к ним присоединился месье Столыпин! Напрасно! Ничего у вас не выйдет!
Только сейчас Ленин заметил, что он уже не говорит, а кричит. В пивоварне все прекратили заниматься своими делами. Посетители отставили кружки и прервали разговоры. Всё внимание заведения оказалось приковано к спору двух российских чиновников – членов высочайшей комиссии по разработке нового политического устройства империи.
