Отчаянные штыковые атаки защитников слегка притормаживали, но не могли остановить надвигающийся вал красных мундиров ввиду почти четырехкратного численного преимущества атакующих. Единственное, чего удалось добиться – отвлечь на себя силы и внимание, что позволило большинству заложников разбежаться. Спасся и диковинных размеров кот. Его вместе с хозяйкой на руках перенес на другой берег речки Модяги адъютант полковника Лечицкого. Первый, бесконечный, такой неудачный для русских, день битвы за Харбин, заканчивался…
Глава 15. Харбин-Либава
11 мая 1902. Ставка.
Император вполуха слушал доклад дежурного офицера, неторопливо делая пометки в своём блокноте. “Минус один, – рядом с фамилией Ренненкампфа появился аккуратный крестик – вполне ожидаемо. Не устоял Павел Карлович, испугался. Слабак!” Монарх пробежал сверху вниз по длинному списку фамилий, украшенных крестами, и усмехнулся. Оптимист даже на кладбище видит сплошные плюсы. Генеральские кадры царской армии начала ХХ века – это, как не крути, погост. Захоронение талантов, здоровых амбиций, военной мысли, а в конечном счете, и государства. Карьеристы, шаркуны – самая безобидная мошкара – роятся себе у солнышка-престола, бесполезные, но относительно безопасные. Взяточники и казнокрады – деятельные, а потому стократно вредные. И тех, и других объединяет атмосфера гнили и тлена, где тонет любая живая инициатива и нестандартная идея. Ретрограды. Радеют за “старые добрые традиции”, а на деле защищают свое болото конформизма и безответственности. Зараженные. Ренненкампф – просто один из них.
В 1899 г. в 36-м драгунском Ахтырском полку разразился скандал. Будучи его командиром, Ренненкампф попытался украсть казенные деньги. Громкое дело удалось замять, однако с полком пришлось попрощаться и отправиться… в Сибирь на должность начальника штаба войск Забайкальской области. В китайском походе генерал отличился не только лихостью, но и грабежами. Император знал и продолжение этой истории. Накануне и во время Первой мировой от безнаказанности Ренненкампфа понесло по наклонной. Одна афера за другой – продовольствие, снаряжение, фураж, опять продовольствие… К похотливым пальчикам состоятельного вельможи прилипали сначала сотни, потом тысячи казённых средств… А в служебной записке по дальнейшему использованию Ренненкампфа в военной службе военный министр Поливанов написал: «Генерал-адъютант Ренненкампф обладает большой энергией при крайне ограниченных военных дарованиях и при отсутствии хорошего нравственного воспитания». В этот раз всё будет по-другому. Ревизоры Мамонтова смахнули пыль с “ахтырского дела” и начали вдумчиво копать, расширяя круг подозреваемых, вытаскивая на свет божий всё новые и новые нелицеприятные факты. Естественно, об этом генералу стало известно, вот он и решил не ждать позора казнокрада, метнулся в политику. Если уж помирать, так борцом за идею, а не воришкой. Как всё знакомо! “Интересно, он станет “власовым” или кто-то другой? Этот, пожалуй, может…”
Карандаш опять скользнул по генеральскому списку. Из четырех сотен тщательно отобранных им год назад “ограниченно дееспособных” осталось меньше двух десятков. Впрочем, на другое царь и не рассчитывал. Слишком высоки его личные требования, как генералиссимуса, выигравшего войну моторов – самую страшную в истории человечества. Слишком безнадёжен кадровый резерв. Конечно, и с ним можно побеждать, если подмазать, подкрутить, но это будет консервацией проблем.
А ему нужен прорыв, люди, влюбленные в свое дело до самоотречения, монашествующие в миру, готовые идти против сложившихся традиций, если те мешают делу, принявшие постриг на служение Отечеству и видящие цель не в должностях и наградах, а в миссии, перед которой меркнет вся мишура регалий и блеск эполетов. Таких мало, но они есть. По его личным прикидкам – не более дюжины. Но и этого пока хватит. Главное – поддержать и не дать потеряться. А решившие спрятать свои делишки за революционным знаменем или красными английскими мундирами – берегитесь! Судебные процессы над вами будут совсем не политическими. Ревизоры зачитают длинный список присвоенного и удобрят пикантным соусом ваших адюльтеров. Чем мелочней делишки, тем непригляднее выглядят "борцы с режимом". А взаимосвязь между этими двумя пороками и предательством читающая публика сама нащупает безошибочно.
Только репрессиями дело не исправишь. Требуются организационные реформы. Надо убрать из под носа командира искушение – в первую очередь полковую кассу и передать… Да хоть офицерскому собранию! Пусть коллективный разум бдит за копеечкой, привыкает к финансовой публичности, надзирает за поставщиками, демократично, голосованием утверждает полковые расходы, борется с приписками и мздоимством. Авось и получится воспитать новое поколение, брезгующее залезать в карман однополчан.
А ему за это время надо умудриться уцелеть – не дать многочисленным обиженным интересантам, используя ренненкампфов, нащупать слабое место. Иуду всегда ищут в ближайшем круге. Так было испокон веков. Смотрины наверняка уже проведены, и кандидатуры на роли иуд утверждены. Сценарии его ликвидации страдают всего одним недостатком – требуют хотя бы минимальной статичности “мишени” и окружения. А он такой радости им не доставит. Война – очень удобное время для всевозможных ротаций, перемещений и совершенно неожиданных обновлений аппарата, совсем не в стиле текущей эпохи. Уже сегодня рядом нет никого из тех, кто ходил по коридорам Ставки месяц назад. Эти тоже получат новые назначения в следующем месяце. А пока…
– Что сообщает Лавров?
– В Либаве всё по плану…
– Что у Ратиева?
– Прибыл на место, готов вручить пакет лично в руки начальнику штаба Кондратенко.
– Передайте – вскрыть немедленно и далее действовать по инструкции. И запросите подробности бонинской операции у адмирала Макарова.
11 мая 1902 года. Харбин.
Оттесненная за реку Модягоу, дивизия Гернгросса спешно перегруппировывалась и готовилась к решительной контратаке. Батальоны, возмущенные наступлением англичан под прикрытием гражданских, рвались в бой. Ошмётки дивизии Ренненкампфа, чудом избежавшие плена и добравшиеся до своих, добавляли масла в огонь рассказами о весьма своеобразном понимании правил войны и отношении к пленным у “самой цивилизованной нации Европы”.
Гордо несущие на себе “бремя белого человека”, британцы приволокли в Маньчжурию отработанные в Трансваале методы приведения “аборигенов” к покорности и начали применять их с первых же минут пребывания в Харбине. Территория вдоль железной дороги практически моментально превратилась в огромный концентрационный лагерь, куда, кроме пленных, согнали не успевших улизнуть харбинцев. Рядышком с несчастными испуганными людьми свои позиции деловито оборудовали японские артиллеристы, а на Запад непрерывным потоком лились эшелоны корпусов вторжения. Расстреляв боекомплект по вооруженным пароходам, пытавшимся войти в Модягоу, и потопив на фарватере самый шустрый из них, батареи Бржозовского замолчали. Вести огонь по вокзалу, по выявленным огневым позициям противника – значило стрелять по своим, поэтому инфантерия готовилась идти в атаку без артиллерийской поддержки.
