«Плачут только истерички», – услышала она голос Зикки. Насмешливый, почти назидательный тон – Зикка любила учить младшую сестренку уму-разуму.
– Катись ты, – прошептала Мора, еще крепче прижимая руки к лицу.
Будет она ее наставлять, как же. Зикка просто не такая – Мора никогда не видела ее в слезах. Зикка была выше таких глупостей.
– А ну-ка. – Голос Рея прозвучал прямо над ухом.
Она даже вздрогнула – не слышала, как он подошел. Постель рядом просела, и чья-то рука обхватила ее плечи.
– Да уж, разорвало тебя знатно, – забормотал Рей; голос его улыбался.
– Издеваешься? – выдохнула Мора.
– Не отвлекайся. Выжимай до капли. Это полезно.
Он привлек ее поближе, приобнял крепче, а Мора просто прижалась к его груди и разрыдалась еще сильнее.
* * *
Кудрявая успокоилась быстро, но Рей еще долго ее обнимал. Она пригрелась у него груди, как глокка, и не шевелилась, только горячо и близко дышала. Волосы у нее пахли какими-то цветами – Рей не особо разбирался в сортах и видах, но аромат ему понравился.
Оказалось, успокаивать девчонок не только не трудно, но и приятно. Хотя, может, приятность состояла в том, что эта девчонка не метит в семью магнума?.. А что, если и отец выбрал маму потому, что она не знала, кто он такой? Ведь если она увидела его впервые на отчужденном острове, то она понятия не имела не только о магнумах, но и о кааритах.
От мысли, что Мора такая же, как и его собственная мать, Рей задержал дыхание. Это бы значило, что Мора такая же, как и сам Рей. А что сказала бы мама, приведи он к ней кудрявую?.. Что, если бы он забрал Мору с собой?..
Рей вдохнул поглубже цветочный аромат и стал перебирать ее кудри. Выпутал съехавшую заколку и отложил в сторону.
– Ну как, лучше?
– Погладь еще, пожалуйста, – не открывая глаз, пробормотала Мора.
– Ты же не глокка.
– Но мне нравится.
Она взяла его за руку и распахнула глаза.
– Почему ты смотришь на меня… прямо?
– Прямо?
– Ну… не отводишь глаза.
– Хочешь, чтобы отводил?
– Тебя не пугает… это?
Она коснулась своей щеки. Рей повел плечом:
– У вас тут такой жесткий стандарт… Мы не такие. Рождаемся не такими, и операции, честно говоря, делают нечасто. Всякое, конечно, бывает, но у нас это не принято.
Он не должен был говорить о кааритах, о том, какие они. Кудрявая вгляделась в его лицо.
– Ну и что, правда урод? – усмехнулся Рей.
Кудрявая улыбнулась в ответ:
– Красивым я тебя не назову. Уж прости.
– Так. А «но» будет?
Кудрявая шевельнулась – едва заметно, будто вздрогнула, но Рей наклонился и, не дав ей отпрянуть, накрыл ее губы своими.
В животе так и ухнуло. Кудрявая была такой маленькой в его руках, что хотелось обнять ее всю – укрыть, защитить, спрятать. Эти ее слезы – не те капризы, которых он насмотрелся дома от предыдущих девушек, они были такими искренними, такими прямодушными, что Рей совсем потерялся.
Как так вышло, что он целует девчонку, с которой познакомился только утром, и ему кажется, что естественнее этих поцелуев нет ничего во всей Бездне? Почему она – такая странная, такая чуждая – кажется ему такой близкой?
Нет, Ица здесь ни при чем. И ее украденное лицо тоже. Просто от этого утра кружит голову. Просто кудрявая все равно ничего не знает про кааритов. Просто все это плохо кончится, и этот поцелуй, – возможно, последний перед тем, как его отправят в Бастион.
– Прошу простить, хозяйка…
Кудрявая оттолкнула Рея.
– Я забыла… Совсем забыла про карту! – прошептала она.
– Вынужден вас предупредить, – снова зазвучал бесплотный голос. – К вам направили несколько представителей гвардии охраны правопорядка… Моя задача – проинформировать вас и убедиться, что в случае оказания сопротивления…
– Гвардии? – ахнула кудрявая. – Шемус, зачем ко мне послали гвардию?..
Но голос молчал.
Глава 27. Кровь
Ице было душно. Комнатка была такой тесной, что выпрямись во весь рост – и упрешься затылком в потолок. Да еще этот свет, от которого режет глаза! Зачем столько света?.. Грудную клетку давило, виски сжимало болью. Хотелось вывернуться из невыносимой чужой оболочки, вырваться из липкого хаоса, который творился в голове, но как Ица ни пыталась, она не могла даже пошевелиться.
У нее опять было ощущение, что все это происходит не с ней. Ее привели в эту пустую белую комнату, в центре которой одиноко торчал стул, и заперли дверь. Было тихо, как в вакууме, но она еще долго шумела: что-то кричала, стучала в дверь, даже пару раз ее пнула.
Ице не нравился весь этот грохот и комната не нравилась. Ее тело дрожало как в лихорадке, и ей это тоже не нравилось. Она хотела, чтобы все это прекратилось, но, кажется, она ни в этом помещении, ни в этом теле ничего не контролировала.
А потом все улеглось. Ее тело опустилось на стул, и в голове стало свободнее. «Надо им было сразу меня здесь запереть, – зазвучало в ее голове. – Не плели бы все эти сказки про учебу».
Ица помнила, как ее тащили по каким-то коридорам: свет, тьма, свет, потом снова тьма и мигающие огни. Окон во всех этих помещениях не было. А еще ее везли в какой-то самоходной коробке куда-то вниз. Она чувствовала совсем рядом пульсирующую, тревожную силу Древа, но дотянуться до нее не могла. Древо ее не слышало и, наверное, не хотело – ему не было дела до Ицы.
А потом, вздохнув полной грудью, Ица вдруг перестала чувствовать под собой гладкий, холодный пластиковый стул, и ей стало полегче. Комната немного отдалилась, и Ица поняла, что не слишком уж она была и тесной – со стороны все казалось не таким драматичным.
Отпустило грудную клетку, отпустило голову. Чужое тело ее больше не сжимало. Зато Ица услышала голоса.
– Все эти смерти не имеют никакого значения.
– Да как вы можете такое говорить!
Ица моргнула. Она не понимала, откуда идет звук: тело, в котором она как будто находилась минуту назад, отдалилось. Она вообще уже едва его улавливала, зато вибрации силы Древа звучали все яснее и яснее.
– Все это несущественно.
– Они потребуют суда. Родственники погибших…
Ица сделала попытку шевельнуться, но физически больше ничего не чувствовала. Зато разум, которые все рассеивался, не способный ни за что уцепиться, вдруг собрался в одну точку, и она увидела зал с темными сводами, с которых свешивалась паутина корней. Мелкие отростки и корни покрупнее – свод был сплетен из корневой системы самого Древа, а под ним по гладкому, выложенному темной плиткой полу вышагивал человек в длинном одеянии.
