Она чувствовала близость Древа – пальцы ее мелко трясло, а от неясных шепотков в голове звенело. В какой-то момент Море стало почти смешно: а ведь отец хотел, чтобы она оказалась на Оси. Так вот же, пожалуйста! Только если бы ей и вправду когда-нибудь дали место в Квартуме, из-за Древа она не смогла бы провести в сенате и дня.
Когда дверь наконец распахнулась, Мора полулежала в углу. Неизвестность и тревожные голоса Древа ее вымотали, она почти уснула, но стоило в комнату ворваться чужим звукам, как Мора тут же вскочила.
– Это обычный анализ крови, не беспокойтесь, – сказала ей девушка в светло-желтом.
Медсестра, значит.
– Больно не будет, только если совсем чуть-чуть, – пообещала она, а Мора уставилась на столик, который медсестра вкатила в комнатушку, а потом на дверь.
Думать Мора себе не позволила. Из проема потянуло сквозняком, и она рванула туда, откуда шел этот чудесный свежий воздух. Она жаждала попасть наружу. А от мысли, что ее держат где-то глубоко под землей, сжимало грудь.
Гвардейцы все-таки упекли ее в какую-то лабораторию. Никто не собирался ей делать операцию. С самого начала надо было догадаться, что никаких соцпрограмм не бывает – особенно в ее случае.
– Пошел ты в Бездну! – выкрикнула она, когда охранник сгреб ее в охапку.
Плечистые верзилы стояли за дверью по обе стороны. У Моры не было никаких шансов, но она все равно отбивалась.
– Убери руки, – шипела она, лягаясь. – Сдохнуть захотел?
А потом она поняла, что охранник одет в защитный костюм. В темный, гладкий костюм из плотного, непроницаемого материала. Она бессильно выдохнула. Неужели они и правда верят в ее «ген богов»?
Охранник втащил Мору обратно в комнату, усадил на стул и держал до тех пор, пока сестра не откатила столик. Руки у нее были в перчатках, а платье – такое глухое, что не оставалось ни кусочка голой кожи, к которой случайно может прикоснуться «заразная». Разве что к лицу, но охранник удержит…
Как медсестра и обещала, ничего, кроме шприца крови, она не взяла. Но больно было, и не чуть-чуть, а очень сильно, только не в сгибе локтя, который сестра тут же туго замотала, а где-то глубоко внутри, и от этого хотелось кричать.
Море казалось, что, если бы верзила ее отпустил, она бы набросилась на эту тихую, улыбчивую девушку с кулаками. Как будто медсестра в чем-то виновата…
Когда дверь закрылась и в белой комнате воцарилась тишина, Мора еще долго сидела не шевелясь. Ей хотелось вскочить, сорвать дурацкую повязку, от которой перетянутый локоть пульсировал, но она все откладывала и откладывала. Она просто сидела и слушала ватную, округлую тишину, потому что ни на что больше у нее сил не осталось.
А потом Мора поняла, что слышит чужие мысли. Нет, она не знала, о чем именно думает Ица, и не видела глазами Ицы того, что видела та. Но она чувствовала присутствие – бесплотное, неосязаемое, неопределенное. Мора закрыла глаза и сосредоточилась. Это не черепаха, это куда проще: Ица уже в ее голове.
Мысли Ицы были тугие, неподатливые, упрямые. Она притворялась, что не слышит, не понимает, но Мора знала: Ица ее поняла.
– Я здесь. Здесь, – шептала она.
Ица стала ее частью. Темной, жуткой, но все же частью. Ица была той силой, которой так не хватало Море: ни капли робости, стыда, вины… Мору ужасало то, что могла творить Ица, но еще она понимала, что надеяться ей больше не на кого.
Никто не знает, где Мора. Никому до нее нет дела, а те, кому дело есть, вытащить ее отсюда не могут. За ней никто не придет. Кроме Ицы.
– Ну же, – шептала Мора, цепляясь в своей голове за обрывки сознания Ицы. – Ты меня слышишь, я знаю. Помоги мне.
Мора не знала, сколько так просидела, но, когда дверь снова щелкнула и распахнулась, какое-то мгновение Мора отчаянно надеялась увидеть Ицу.
Конечно, это была не она. Но и не медсестра и не охранник – на пороге стоял старик с лицом, покрытым татуировками. Мора не сразу вспомнила его имя – Ван Ортем, кажется. Четвертый сенатор из Квартума родом с Третьего кольца. Молчаливый и, по словам госпожи Тааре, слегка ненормальный.
Мора все пялилась на его татуировки, убегавшие под бороду, когда старик едва заметно ей кивнул. Она привстала. За спиной Ван Ортема виднелся коридор, и когда Мора неуверенно подошла, оказалось, что снаружи никого нет. Охранники исчезли.
Старик ничего ей не сказал. Просто отвернулся и двинулся прочь, а Мора как зачарованная шагнула за ним следом. Он хочет ее выпустить? Он отозвал охрану?
– Зачем вы это делаете?
Старик молчал. Она шагала за ним следом и смотрела ему в спину. Простой коричневый сюртук без пуговиц, из-под него выпущен неряшливый, желтоватый воротничок. Короткие волосы отросли и торчат во все стороны. А может, Ван Ортем все же безумен и сейчас он ведет ее туда, куда ей идти совсем не следует?
Коридор шел по дуге, широкий, мощенный бледным гладким камнем. Окон не было, но откуда-то с потолка лился неуловимый, словно прозрачный свет. Ни таблички, ни двери, ни единого ответвления.
Руки у Моры дрожали – она никак не могла понять, что нужно Ван Ортему. Бояться его или благодарить за спасение? Он не ведет ее под конвоем, не принуждает. Кажется, можно развернуться и убежать. Но позади – только комната, в которой ее держали. Какой у нее выбор?
В конце концов Мора несмело двинулась вслед за стариком. Он даже не оглядывался, как будто ему было все равно, идет за ним пленница или нет.
Вывел он ее к палате Зикки. Мора не сразу поняла, что это палата. Комната напоминала зал голографического театра: по стенам в черно-оранжевом полумраке бежали цветные отсветы, по потолку разливались огни. Койку опутывали провода, в воздухе вокруг мерцали графики. Под потолком что-то щелкало и вздыхало, а пахло в помещении чем-то едко-кислым, как будто яд хассри замешали в яблочный уксус.
Старик остановился у входа, пропуская Мору вперед, и безразлично уставился в сторону. Он явно хотел, чтобы Мора сюда зашла, а она не сразу увидела за нагромождением голограмм чью-то голову. Только подскочив ближе и смахнув с пути таблицы, она увидела наконец Зикку.
Сестра лежала неподвижно. Тонкая простыня укрывала ее до середины груди, руки в крупных мурашках покоились поверх, покрытые темным.
– Зикка…
Мора стала сдирать проводки, которые паутиной оплетали ее запястья, грудь и виски. Пятна с запястий, которые Мора не раз видела у Зикки под манжетами, поднялись до подбородка. Казалось, сестру заживо сжирает черная плесень.
– Зикка!
Мора схватила ее за плечи и, наклонившись, прислушалась к дыханию. Кожа у Зикки была ледяной, а мышцы на лице разгладились, как бывает только в очень тяжелом, нездоровом сне, но она дышала – медленно и неглубоко.
– Ну проснись же…
Мора трогала ее лоб, трясла плечи, пыталась приподнять – все тщетно. Голова у Зикки – тяжелая, как будто весь ее вес сосредоточился в ней одной, – запрокинулась, и Мора осторожно опустила сестру обратно на простыни.
