Тонкая материя едва скрывала наготу Зикки, и у Моры перед глазами так и полыхнуло. Они не собирались ее лечить, они окрутили ее проводами, как черепаху, и даже не позаботились о том, чтобы как следует прикрыть ее тело, как будто она не человек, а предмет.
Мора обернулась к старику:
– Зачем вы меня сюда привели? Что вы с ней делаете?
Ван Ортем не отвечал. Он стоял в проходе, прислонившись к дверному косяку, и оглаживал бороду. Он словно не видел Мору.
Она наклонилась над Зиккой. Едкий запах снова ударил ей в ноздри. Что это? Запах болезни или сестру чем-то отравляют? Она схватила Зикку за руку. Холодная кисть казалась тяжелее камня.
– Ну же, проснись…
Когда ее не пустили в медцентр, Мора была в отчаянии. Теперь же, увидев наконец сестру, она понятия не имела, что делать. Но Квартум делал на Мору ставку. Иначе не было бы в ее жизни Первого кольца, не было бы приглашения в университет имени Его Святейшества Коддо, не было бы госпожи Тааре, Тая и Парра, не было бы Зикки в этой темной, забитой голограммами комнате. Они надеялись, что Мора себя покажет.
Она сжала руку Зикки покрепче.
Это все неправда, Мора никогда ее не ненавидела. Она могла злиться на ее резкости, могла презирать ее страсть к ярким нарядам, развлечениям и парням, но ненавидеть она сестру не могла. Зикка была членом ее семьи, пусть неприятным и колючим. Друзьями в семье быть не обязательно, но чтобы ненавидеть?..
Мора опустилась еще ниже и, обхватив острые, узкие плечи сестры, сжала ее в объятиях.
– Если ты не поправишься, я не буду с тобой разговаривать, поняла? – прошептала она сестре на ухо.
У Зикки даже веки не дрогнули.
– А, наша гостья здесь.
В комнату кто-то зашел – лица Мора за голограммами не видела, а вот мужской голос узнала.
– Это ваши забавы, Ван Ортем? Увести его.
Мелькнули синие мундиры, и старик исчез. Отодвинув графики в сторону, Маккус шагнул ближе и с любопытством уставился на сестер. Губы его улыбались, а вот глаза – нет. Его лицо, казалось, все состоит из идеально прямых углов, как будто он вообще больше не хотел походить на человека.
– Господин Маккус, позвольте.
К койке подошел мужчина в светлом халате. За ним плыл целый пучок узлов и нитей: цифры, графики, опять цифры…
– Мы получили результаты последних проб.
– Да? Ну что ж, докладывайте.
Маккус смотрел насмешливо, а лаборант сгорбился.
– В чем дело? – Маккус сощурился.
– Отрицательные, – почти шепнул лаборант.
– Как отрицательные? Покажите.
Голограммы развернулись, и Маккус бросился перебирать значения.
– Не может быть. Все же сходилось. Она должна! В подострой фазе… С такими-то антителами! А здесь что? Не обнаружено РНК? Не может быть, нужно проверить снова…
Лаборант отступил в сторону:
– Мы провели три контрольных.
– Значит, надо взять новую пробу! – Маккус почти кричал. – Это просто невозможно! Эта зараза была у всех!
Лаборант мотнул головой:
– Сейчас это, конечно, лишь предположения: все «меченые», документы о которых были обнаружены в старом архиве, и их окружение уже давно мертвы, и проверить мы уже не можем, но у нас сложилось мнение…
– Мнение? Ну же, какое у вас там сложилось мнение?
– Есть предположение, что причинно-следственной связи нет.
– То есть?
– «Меченые» вовсе не вызывали заболевание. Причина в возбудителе, который не имеет никакого отношения к влиянию «меченых». А это значит…
– Что значит?..
– Скорее всего, «меченых» как особой группы населения не существует.
Маккус сжал кулаки и подступил к лаборанту.
– Не порите чушь. Немедленно возьмите новые пробы и проверьте все как следует. И не три раза, а пять, десять – смотрите внимательно!
Голос сенатора от Второго кольца отдалился и стал глухим. Мора не обернулась – ей было все равно, где он и что делает. Грудь сестры едва вздымалась.
– Только попробуй умереть, – прошептала Мора.
Она сжала тонкое запястье Зикки так сильно, что если бы та очнулась, то застонала бы от боли. Сердце сестры не ударяло, а слабо трепетало, как будто стряхивало с себя из последних сил саму жизнь.
– Только попробуй.
Мора вцепилась в обе ее руки. Она попыталась вложить в свои ладони всю ту любовь к сестре, в которой она не смела признаться даже себе.
Зикка не заслуживает лежать под этой полупрозрачной простыней. Она со стыда бы сгорела, если бы узнала, что ее раздели и уложили здесь, как какую-то безымянную пациентку без имени и истории. С нее сняли все, что говорило о ее личности, – не осталось ни яркого синтетического платья, ни цветных пластиковых ожерелий, ни узоров из хны на руках. Только эта проклятая простыня и черные пятна хвори, как будто Зикка – это только ее тело и ее болезнь. Как будто то, что внутри, – не важно. Как будто она вообще больше не Зикка, а одни только голые показатели.
– Ну же, Зикка. Уж ты-то всегда была сильнее всех! Пожалуйста… – прошептала Мора.
Внутри нее вдруг с новой силой зазвучали голоса Древа. Мора прикрыла глаза и выдохнула. Все это время она отмахивалась от этих тревожных шепотков, пыталась их не замечать, но сейчас впустила их в свою голову без остатка.
Слов она не разбирала. Древо и вправду говорило, но совсем не так, как говорил бы человек. В сознании мелькали разноцветные тени, но если присмотреться…
Ты любишь сестру?
Вопрос в ее голове возник сам собой. Мора задышала быстрее.
«Люблю…» – отчетливо подумала она.
Значит, ты хочешь, чтобы она поправилась? – тут же отозвалось Древо.
«Хочу! Конечно, хочу!»
Тебе придется выбрать.
Ответы Древа появлялись так быстро, что Мора едва успевала отвечать.
«Выбрать?»
Ты веришь в свои особые способности?
«Я не знаю… Я говорю с тобой, разве это не особая способность?»
На заре времен такая связь была у всех. И люди, и Древа измельчали. Чем старше мир, тем связь слабее. Но Древа еще друг друга слышат.
«А Ица? Она же не Древо!»
Ах, эта…
В висках у Моры запульсировало. Древо злилось.
В этом существе частица Древа. Она как человек на заре времен. В ней очень много силы, но создала ее не природа. Это недопустимо.
«Но я же не такая? Почему я тоже тебя слышу?»
У тебя метка.
