Я знала, что это несправедливо. Знала, что Альто был под влиянием Лорены. Знала, знала, знала. Но почти во всём Альто оставался собой, и знать, что теперь он вполне естественно способен сломать мне жизнь с очаровательной улыбкой, было очень больно.
Должно быть, всё это сказали мои глаза. И я была уверена, что та часть, что ещё осталась в Альто от Фрэнсиса, прочла в моём взгляде каждую фразу.
Губы Альто шевельнулись. Но он не произнёс ни слова.
Когда меня вывели во двор цитадели Флори в пледе, накинутом поверх наручников, я невольно ахнула. Истоптанный газон сменился свежим, в бывшем мутном рву, превратившемся в прозрачный ручей, не плавало ни единой корки, и три ряда вполне взрослых клёнов и лип образовывали изящные аллеи.
Клан Флори не терял времени зря. Всё возвращалось на круги своя.
И это значило, что Альто тоже вернулся туда, откуда начал своё путешествие. Вот только его тайна перестала быть тайной. Так или иначе, но по кланам разнесётся слух, что он когда-то был наглецом Фрэнсисом, и старые счёты всплывут. Будет ли Альто готов их оплатить? И как? Ведь второго приступа жёлтой лихорадки он не переживёт.
«Я то и дело терял сознание. А потом мне приснился сон. Мне снилась моя первая любовь, добрая деревенская девочка, очень светлая и наивная».
«От жёлтой лихорадки не спасает никакое лечение. Только тепло, участие, забота. В том сне мне протянули руку. Это очень важно... иногда».
Ему снилась я. Как я не поняла этого в тот вечер?
Но я проиграла. Мы проиграли, я и Альто. Фрэнсиса больше не было, и того Альто, которого я знала, не было тоже. Наша история закончилась.
Передо мной распахнули дверь машины. Я в последний раз оглянулась на цитадель, откуда меня увозили в одиночное заключение.
И вдруг увидела одинокую фигуру с растрёпанными волосами, стоящую в окне.
Отсюда я не видела седину на висках. Но мне вдруг показалось, что её стало больше.
«Вон там была моя спальня. Никто не мог туда зайти, кроме Лорены. Помню, как мне это льстило».
«Тебе неуютно здесь».
«Теперь это лишь декорации. Своей жизнью я управляю сам».
Я и Альто, мы сменили декорации, только и всего. И какая разница, осталось ли в декорациях маленького коттеджа моё сердце? Оно всё равно мне больше не пригодится.
Я медленно подняла руку, прощаясь.
И шагнула в машину.
Эпилог
Десять лет назад
Над утренним морем кричали чайки.
Я стояла на берегу, глядя на камешки в шипящем прибое, и не находила слов. Как мне объяснить бабушке, что я пережила вчера вечером? Алый спорткар, слова Фрэнсиса о том, что он с самого начала мечтал получить покровительство высшей ринии...
Мне нужен был не просто совет, а утешение. Но как объяснить бабушке, что дело не в том, что она права, а в том, что мне больно?
«Ринии не плачут», - я помню, бабушка. Но иногда ведь можно, правда?
Послышались шаги по гальке.
- Твои вещи уже уложены. Мы выезжаем через полчаса.
Я не обернулась.
- Я помню. Просто хотела попрощаться с морем.
«И с Фрэнсисом», - мысленно добавила я.
Бабушка вздохнула, становясь рядом со мной. На ней была синяя шаль, сотканная из шерстяных кружев. Настоящая бабушкина одежда, вот только под ней темнело узкое платье-футляр, облегающее потрясающую фигуру. Сегодня вечером, я знала, соберётся совет кланов, и Железная Тера будет блистать на нём.
- Я не была слишком строга с тобой вчера, - произнесла она. - Если ты ждёшь этих слов, то напрасно.
Я почувствовала, как она внимательно смотрит на меня, и мне пришлось встретить её взгляд.
- Каких слов ты от меня ждёшь? - спросила она куда мягче, чем я ожидала.
- Волшебных. - Я попыталась улыбнуться. - Чтобы мне сразу стало лучше.
Лёгкая усмешка появилась на её губах. Золотистые пряди овевали лицо, и сейчас бабушка и впрямь походила на сказочную фею.
- Не поверишь, но я когда-то мечтала о том же. Вот только рядом не было моей бабушки. Я открыла рот. Железная Тера - и несчастная любовь?
- Ты тоже была... совсем юной? - робко уточнила я. - Неинициированной?
- О, совсем нет. Более того, я была замужем.
Тут моя челюсть чуть не упала на гальку. Быть инициированной ринией - и быть несчастной в любви? Это же невозможно!
- Разве так бывает? - вырвалось у меня.
- Нет, - спокойно сказала бабушка. - Так не бывает. Сотни риний выбирают себе мужа и живут с ним дальше счастливо. Часто и он счастлив, если супруга не пилит его слишком уж активно. Именно такие истории становятся легендой, и именно из-за них в истинных невестах видят свет и надежду. И это полезно, надо признать. Это первая категория.
Она помолчала.
- Другие ринии - их тоже много - не утруждают себя супружеской верностью и заводят фаворитов. Рискну предположить, что тебе эта ситуация тоже прекрасно знакома. Это вторая категория.
Знакома на собственном бабушкином примере. Но я прикусила язык.
- Есть и третья категория, - невозмутимо продолжила бабушка. - Ринии, имена которых я бы не хотела называть. Их единицы, и обращаются они со своими избранниками. нехорошо. Порой чудовищно. Мне приходится собирать совет кланов, чтобы их приструнить, иначе эти выходки выйдут за пределы нашего круга и нанесут всем истинным невестам немалый урон. - Она вновь вздохнула. - Но даже их счастье неоспоримо. Все ринии видят от своих избранников лишь любовь, ибо иначе невозможно. Твой фаворит может быть несчастен, исхлёстан, одинок - но он всегда твой до самого дна.
Я вздрогнула.
- Зачем ты мне всё это рассказываешь?
- Чтобы ты знала, какая судьба может ждать твоего Фрэнсиса, среди всего прочего. Жизнь, возможно, накажет его так, как никогда не накажу я.
- Я этого не хочу, - прошептала я.
- Наши желания редко принимаются в расчёт. Об этом я и хочу тебе рассказать.
Море шумело перед нами. Солнце бледной тенью светило из-за облаков, и я вдруг подумала, что бабушка нашла бы нужные слова, чтобы удержать Фрэнсиса, чтобы оставить его в клане, чтобы он принадлежал... нет, неправильное слово. Стал частью нашей семьи. И... чтобы он был честен со мной. Чтобы я могла отпустить его, если он вдруг захочет стать свободным, потому что я не желаю покупать мужчин за свой статус и спорткары. Это. низко.
- Когда-то я была замужем за молодым человеком, который любил меня больше жизни даже до нашего первого поцелуя, - произнесла бабушка. - Его звали Гор. впрочем, не стоит упоминать его имя. Так вот, я поцеловала его, и он стал моим - как должно. А после стал моим мужем, потому что я тоже любила его больше жизни. По крайней мере, так мне тогда казалось.
