Поэтому специалисты и не советуют торопиться с приемом ребенка сразу после того, как стало ясно, что своих детей не будет. Образ себя как отца или матери, мечты о детях как своем продолжении очень важны для большинства людей, и когда звучит приговор «у тебя не будет детей», это означает очень болезненную потерю. Она заслуживает того, чтобы ее оплакать, чтобы погоревать столько, сколько надо, и уже потом, приняв потерю, жить дальше. Если вас душат слезы при попытке поговорить с ребенком о его приемности – возможно, вы не дали себе поплакать тогда, когда для этого были причина и время. И нужно сделать это сейчас, возможно, обратившись за помощью к психологу, или просто проговорив свои чувства с супругом (ой), друзьями, родными, или доверив их дневнику.
Иногда основным чувством, накрывающим родителя при попытке поговорить с ребенком, становится не горе и не стыд, а нестерпимая жалость.
«Мама, почему ты плачешь?»
Рассказывает приемная мама.
«Наш мальчик был подкидышем. Точнее, нет, он как раз не был подкидышем. Потому что подкидыш – это тот, кого подкинули, положили в какое-то место, где его быстро найдут, ближе к людям, которого положили в корзинку, укутали одеяльцем, может быть, записку прикололи с именем и просьбой позаботиться. Может быть, молились о нем, может быть, плакали, когда оставляли.
А моего мальчика его мать-наркоманка родила в буквальном смысле под забором и просто вышвырнула в ближайшие кусты. Голого, даже с неотделенной пуповиной. Впрочем, за это спасибо, говорят, это ему помогло продержаться. Потому что был ноябрь, и случись это на пару часов раньше, он бы до утра не дожил. А так его писк услышали дворники, и он выжил, хотя застуженные почки мы лечим до сих пор.
Я знаю, что должна говорить с ним о его приемности, даже если не во всех подробностях – ему всего шесть. Но как только начинаю, сразу представляю его себе в тех кустах, такого маленького, замерзшего, совсем беспомощного, одного. Мне становится плохо при мысли, что я была всего в двадцати минутах ходьбы от этого места. Почему не почувствовала, почему не пришла к нему? И все, начинают душить слезы, не могу ни слова вымолвить, только прижимаю его к себе и ничего не говорю. Он спрашивает: «Мам, почему ты плачешь?». Я отвечаю: потому, что очень тебя люблю. Глупо ужасно… И, боюсь, это его пугает».
В следующей главе мы подробнее поговорим о тех случаях, когда прошлое ребенка очень травматично. А сейчас поделюсь одним наблюдением: часто не могут без слез думать о начале жизни своего приемного ребенка люди, которые сами в детстве имели опыт брошенности, потери, одиночества. Иногда это гибель или долгий отъезд кого-то из родителей, иногда долгое одинокое лежание в больнице, иногда слишком ранние ясли. Тогда, думая о том, каково пришлось их малышу, родитель словно соединяется с ним, и его одновременно накрывают две волны: взрослое чувство жалости к брошенному ребенку и свои давние, младенческие ужас и отчаяние. А это значит, что их приемный ребенок оказывается в объятиях не сильного, надежного взрослого, а такого же несчастного малыша, которому впору самому искать защиты и утешения.
Поэтому очень важно, если есть подозрение, что собственная травма резонирует с травмой ребенка, осознать это и отделить свою боль от его боли. Со своей болью взрослый должен справиться сам (или с помощью специалиста), – только тогда он сможет помочь преодолеть боль ребенку. Как в самолете: сначала наденьте кислородную маску на себя, потом на ребенка. Потому что если вы попытаетесь сделать наоборот, может так случиться, что ребенку помочь вы уже не успеете.
Если потом скажет: вы мне не родные?
Скажет, обязательно скажет, к гадалке не ходи. Даже родные говорят в подростковом возрасте не слишком приятные вещи, а тут такой козырь в руках, как не использовать.
Тут все дело в том, как вы отреагируете. Если, конечно, начнете хвататься за сердце, плакать, обижаться или обвинять, то услышите этот тезис еще не раз, в разных вариациях. Потому что своим поведением продемонстрируете неуверенность в своем статусе родителя, как будто у вас и правда «рыльце в пуху», как будто вы сделали что-то плохое, недостойное. Ваша неуверенность мгновенно вызовет в ребенке приступ тревоги, его способность справляться с собой снизится, поведение станет хуже и он будет снова и снова задавать вам провокационный вопрос, ваш панический или агрессивный ответ на который его никак не может устроить. Да, будет задавать – в надежде, вдруг вы образумитесь и ответите так, как ему нужно.
А как ему нужно? Прежде всего – спокойно, с чувством собственной правоты и уверенности в том, что именно вы и есть его родители, которые за него отвечают, его любят и на которых он всегда может положиться, несмотря на все свои выкрутасы. Если вы уверенно и без лишних эмоций скажете: «Знаешь что, родные – не родные, но растим тебя мы, и давай-ка ты все же помой посуду», – то, вполне вероятно, что «ужасный» вопрос вы услышите в первый и в последний раз в жизни.
Если он захочет найти кровную маму?
Скорее всего, захочет. Это нормально, связь, которая возникает между ребенком и матерью во время беременности и родов, очень глубока и прочна, она глубже осознания, глубже слов, глубже всяких представлений о том, что такое хорошо и что такое плохо. Мы можем сколько угодно повторять, что «мать не та, которая родила, а та, которая вырастила», но эта истина является безусловной только для тонкого слоя сознания цивилизованного, социально ответственного человека. А под этим тонким слоем – бездонная глубина нашей досознательной, миллионнолетней природы, для которой мать, которая родила, – это неотменяемо, что бы ни произошло потом.
Не надо этого бояться. Это сильная и правильная связь, которая не несет в себе никакой угрозы вашим отношениям. Взрослые могут глубоко и сильно любить приемных детей, имея кровных, и дети могут глубоко и сильно любить приемных родителей, сохраняя в душе связь с кровными. Мы будем говорить об этой связи в отдельной главе, а разговор о тайне хочется завершить письмом, написанным взрослой уже женщиной своей кровной маме, о которой она не знает ничего, и даже не знает, жива ли она. Письмо «в никуда» тому, кто очень важен.
Письмо маме
«Это письмо я тебе пишу осознанно уже второй год. С тех пор, как ТОЧНО узнала о своем удочерении. Хотя тема неродного ребенка идет со мной лет с шести. Всегда же найдутся добрые люди, которые намекнут и поведают, кто ты, что ты и откуда. Не тебе лично (ты еще маленький), а всем окружающим, и они начинают к тебе относиться по-другому. (…)
Вопрос родителям – родной ли я ребенок – я смогла задать через несколько лет. Очень я любила сладкое, и его от меня прятали. При очередном поиске заветных конфет я обнаружила бумажку об удочерении. В ушах стучало так, что из всего написанного я запомнила, что раньше мое имя было Жанна. Очень оно мне не нравится и по сей день. Спросила у мамы про удочерение. Мама стояла на своем: я родной ребенок и они брали девочку из детдома, но она оказалась очень слабенькой, и они отдали ее обратно, а потом родилась я.
