Зато работа в библиотеке обрела новый смысл: я чувствовал, что мне совершенно не хватает знаний относительно всего того, что произошло со мной в Саду, и вот я начал один за другим штудировать увесистые фолианты духовных писаний, которые хранились в ее собрании. Прошли годы, пока я натолкнулся на священные книги, написанные каждым из Учителей Сада. Учение о бритве и меде я обнаружил в «Руководстве к образу жизни Воина» Мастера Шантидевы, а объяснение истинности боли – в «Великой книге по шагам пути» самого Великого Цонгкапы. Попалась мне и работа Мастера Камалашилы «Шаги медитации», где подробно излагались все нюансы медитации.
На все дополнительные вопросы, которые только могли у меня возникнуть к Мастеру Дхармакирти относительно его доказательств существования прошлых и будущих жизней, я нашел ответы во второй главе его «Комментария к достоверному восприятию». Большая часть учений Мастера Васубандху о смерти обнаружилась в «Антологии непостоянства», в словах самого Будды, а также в медитации смерти из «Великой книги». Несчетные миры и сферы ужаса, о которых он упоминал, были описаны в одном из его собственных сочинений «Сокровищница высшего знания». Я обрел исчерпывающее понимание негативных состояний ума, борьбе с которыми меня обучал Майтрея, прочитав множество различных трудов о совершенствовании мудрости, и особенно в его собственном труде «Драгоценность осознаний», а также в комментариях к нему, составленных позже.
Учение о кармических отпечатках и той роли, которую они играют в нашей жизни и в нашем мире, глубоко и всесторонне рассмотрел сам Далай-лама Первый в своем комментарии к четвертой главе «Сокровищницы» Мастера Васубандху. Исключительно важные подробности того, как отпечатки хранятся и созревают в уме, я снова обнаружил в произведении Великого Цонгкапы «Прояснение истинной мысли», в той его части, где он подробно рассматривает взгляды школы Ум-Только. Более детальное изложение вопросов нравственной жизни я изучал по работе Мастера Гунапрабхи под названием «Свод правил поведения», а также по более поздним пояснениям к ней, особенно по тому, что составил всеведущий Цонава.
Сущностные наставления по практике принятия и дарования, которые я получил от Мастера Асанги – то есть подробные разъяснения о том, как в медитации даровать счастье и избавлять от боли при помощи дыхания, – позже обнаружились в «Подношении священным Учителям», написанном Панчен-ламой Первым, а еще в исчерпывающих объяснениях Ламы Дхармабхадры. Дальнейшее развитие учения Мастера Шантидевы о деяниях Воина я, конечно же, обнаружил в его «Руководстве», а также в труде Мастера Чандракирти «Руководство по срединному пути». Именно в последней книге, а также в сутре самого Будды «Алмазный огранщик» мне удалось найти некоторое описание моего последнего переживания в Саду.
Почему последнего? Потому что больше в Сад я не возвращался, а мои исследования, о которых я так быстро рассказал, отняли у меня ни много ни мало двадцать лет. Вот сколько времени понадобилось, чтобы полностью изучить, осознать и усвоить все то, что мне открылось за несколько минут, проведенных с Буддой. Я регулярно молился и медитировал, я помогал настоятелю своего скита, я тщательнейшим образом изучал те священные тексты, что хранились у нас в библиотеке, – мой ум взрослел, а дух укреплялся. Сказать по правде, с годами я все меньше и меньше думал о своей матери – когда-то, вскоре после ее смерти, я начал свои поиски, и это было тогда частью моей жизни, а теперь вся моя жизнь стала таким поиском. Теперь я не столько думал о том, чтобы просто найти ее и помочь ей, сколько превратил все свои дни и ночи в путь, по которому, как я чувствовал, должен был следовать, чтобы когда-нибудь увидеть ее или снова быть с ней. Был у меня и портрет Златовласки в детстве, на нем она держит небольшой букет цветов и сияет от счастья, как маленькое солнышко. Я держал его у изголовья моей кровати и часто смотрел на него, всякий раз понимая, что она находится в этом мире, что все у нее хорошо и что обязательно придет время, когда я снова окажусь в ее присутствии.
Кто тем поздним вечером принес в мой дом записку – сложенный вчетверо листок со словами «Приходи в Сад» и без подписи, – я так и не узнал, но зато сразу узнал ее почерк. Как это часто случалось в дни моей молодости, не было никакой другой подсказки, не были указаны ни дата, ни время, и, так же как в дни моей молодости, мне пришлось сидеть и размышлять наедине с самим собой, прикидывая и так и эдак, когда же я должен прибыть в Сад. Новолуние было всего несколько дней назад, и я знал, что она не захотела бы встречаться со мной в такой темноте. До полнолуния было еще слишком далеко, и я знал, что она вряд ли заставила бы меня так долго томиться в ожидании в самый желанный момент моей жизни. Поэтому я решил появиться в Саду на десятую ночь прибывающей луны, до которой, с одной стороны, оставалось не так много времени, а с другой стороны, в которую будет вполне достаточно света, чтобы я мог надеяться снова увидеть ее прекрасное лицо.
Была ранняя весна, время пробуждения природы даже здесь, в пустыне. Это показалось мне глубоко символичным, потому что, несмотря на то что эти двадцать лет вдали от Сада были плодотворными в самом высоком смысле, они все же больше напоминали студеную снежную зиму или даже пребывание в коконе.
Многое изменилось в моей жизни, многое изменилось и в Саду: калитка заржавела и обветшала, кирпичи и скамейка были на месте, но выцвели от времени и вытерлись от прикосновения рук и ног. Разве что чинара выглядела почти такой же, как и раньше, да вот еще фонтан все с тем же веселым журчанием разливал свои струи. Я тяжело опустился на скамейку, ощущая всем телом груз прожитых лет, но сердце мое стучало в радостном предвкушении, совсем как в молодости, мысли, надежды и воспоминания кружили голову. Подперев голову руками, я прислушивался к затихающим звукам в Саду. Наступала ночь, а Ее все не было.
Взглянув вниз, я увидел длинный стручок с семенами, упавший с чинары, наклонился, поднял его, положил себе на колени и стал в задумчивости смотреть на него, ожидая. Мне всегда хотелось прийти в Сад с дарами, мне всегда хотелось принести драгоценные подношения моим наставникам, но ни одна вещь за все эти годы не показалась мне достойной такого подношения. Что бы я ни выбирал в качестве подарка для Учителей, все представлялось мне никчемным и ничтожным в сравнении с теми бесценными сокровищами, которыми они щедро делились со мной. Кончилось тем, что я так ни разу ничего им и не принес. Но теперь, пока я сидел и ждал ее прихода, держа в руке стручок чинары и глядя на обойму семян, я понял, чем отплатить наставникам за их доброту, и поклялся перед самим собой поднести им именно этот дар. Я возьму эти семена и выращу новые деревья в тех Садах, которые посажу для других Учителей, чтобы они могли так же учить своих учеников, как мои Учителя научили меня.
Мне пришлось прождать несколько часов, сначала нетерпеливо, а потом все более и более умиротворенно. Годы размышлений над всеми событиями, которые произошли со мной в этом Саду, и десятилетия медитации и служения, казалось, первозданным вихрем кружились вокруг меня, сглаживая неровности и шероховатости снаружи и уплотняя ядро внутри, пока не создали нечто крепкое и цельное. Это была очень ясная и единственная в своем роде мысль, некоторое время вызревавшая во мне и дававшая мне намеки и указания на некую высокую истину, – и вот теперь, за время ожидания Златовласки, эта истина неожиданно проявилась, стала очень простой, понятной и сверкающей, как кристалл, который излучает собственный свет. Все началось с того, что я снова вспомнил свою мать и те страдания, через которые ей пришлось пройти.
