Марианна стала осторожно разглядывать собеседника. Он был в клетчатом твидовом пиджаке, застегнутом на все пуговицы, в блеске дорожных огней, то и дело скользивших по лицу, его кожа отливала розовым.
– Я ошиблась адресом, – наобум ляпнула Марианна. – Собиралась вызвать такси, а тут вы…
– Уф! – выдохнул Иннокентий. – Вы меня успокоили. Я уж было подумал, вы «работаете».
«При чем здесь моя работа?» – изумилась про себя Марианна за миг до того, как до нее дошел особый смысл этого слова.
– Нет-нет, что вы… – выпалила она. – Я же говорю, заблудилась. – И зачем-то прибавила: – Я – бухгалтер, если что.
– Заблудилась – это хорошо, – протянул Иннокентий, и рот его растянулся в широкой, по-детски наивной улыбке, только глаза его скрывались под слегка запотевшими очками.
Только теперь Марианна заметила, насколько в машине жарко. Ей захотелось расстегнуть пальто, но делать это в присутствии мужчины, который смел подумать о ней ТАКОЕ, было крайне неудобно, и она решила потерпеть.
Словно угадав ее мысли, мужчина произнес:
– Можете снять пальто, если жарко. Повесьте его на крючок! Сам я предпочитаю находиться в тепле, нельзя мне мерзнуть, медицинские показания, знаете ли.
«Ты ври, да не завирайся!» – подумала Марианна, глядя, как струйки пота стекают по его покрытой красными пятнами шее и как шумно, тяжело ему дышится.
– Выпейте воды! – Незнакомец откинул крышку бардачка, достал оттуда небольшую, по виду нетронутую бутыль и протянул девушке.
Та взяла бутылочку в руку, но откручивать крышку не спешила. В горле пересохло, но что-то подсказывало ей – эту воду пробовать не стоит.
– Что же вы не пьете? Пейте! – Иннокентий повысил голос.
Марианна подняла глаза и вгляделась в лицо мужчины: под носом собрались капельки пота; очки сильно запотели, и ему пришлось на несколько секунд их снять, чтобы протереть салфеткой. Этого времени хватило Марианне, чтобы разглядеть то, что раньше скрывали стеклянные линзы, – его глаза с поросячьими зрачками, мутные, шальные, больные безумием глаза.
Подлинный ужас обуял Марианну, ни с чем не сравнимый страх сковал движения; ей хотелось кричать, но к горлу точно подступил комок, и крик застыл, так и не вырвавшись из груди.
«Так, – думала Марианна, пытаясь рассуждать здраво, – ничего плохого, в сущности, не происходит. Надо попить воды. Нечего бояться. Этот субъект мне просто неприятен. Он донельзя бестактен, но это еще не делает его опасным маньяком».
Марианна открутила пластиковую крышку, не сводя глаз с Иннокентия, который словно успокоился и продолжал внимательно следить за дорогой. Мысли девушки вернулись к бутылке. С ней было что-то не так… крышка поддалась подозрительно легко. Горлышко уже коснулось губ; девушка, вот-вот собиралась сделать глоток, но руки сами отвели бутыль.
Вдруг что-то больно ударило по зубам, губы ощутили влагу, жидкость растеклась по подбородку.
– Ты что творишь? – только и успела вымолвить девушка.
Бутылка маячила у рта – «услужливый» водитель усиленно пихал ее в лицо девушке, которая плотно сомкнула губы, не давая просочиться ни капли, сопротивлялась, отталкивая бутыль. Марианна что было сил колошматила по руке водителя своими. Левая рука водителя лежала на руле, он пытался задействовать ее в борьбе, но машина начинала петлять, и он возвращал ее в прежнее положение.
– Не хочешь по-хорошему – будет по-плохому! – брызжа слюной, прорычал помешанный.
В этот момент Марианна обнаружила, что ее левая рука намертво застряла на уровне сиденья, а кожа на запястье ощутила холод металла. Девушка в отчаянии завизжала, с силой дергая руку в тщетной попытке высвободиться из наручников. Меж тем безумец выронил бутыль, и ее содержимое выплеснулось ему на штаны.
– Поганая шлюха! – в ярости заорал он.
Огни магистрали осветили его руку – в ней был крепко зажат шприц, на конце которого угрожающе блеснула сталью игла.
Марианна продолжала кричать, понимая, что никто не услышит; отбивалась свободной рукой, понимая, что силы не равны; продолжала жалеть о том, что послушалась полоумную бабку, понимая, что ничего уже не изменить. «Не выпорхнет душа из зазеркалья, не встретит Марианна себя новую. Не тот я выбрала поворот, не ту прожила жизнь».
А ледяная игла уже царапала ее оголенную шею, и она в бессознательном порыве потянулась к рулю; вцепившись в него из последних сил, потянула вниз – машина рванула вправо, едва не угодив в кювет.
– Брось, сука! – неистово возопил псих, одной рукой вырывая руль, а другой – сильнее сжимая шприц.
Адреналин не давал Марианне думать, разгоряченная кровь побуждала к действию. Девушка снова схватилась за руль и крутила его то в одну, то в другую сторону. Автомобиль свернул на лесную дорогу, освещаемую лишь ледяным сиянием полной луны. Взбешенный водитель, в очередной раз вырвав у Марианны руль, локтем ударил ее по лицу. Из носа брызнула кровь, в глазах помутнело. Водитель прибавил газу, очевидно намереваясь скорее проскочить глушь и вернуться на освещенную трассу, – ситуация вышла из-под контроля, и паника охватила его целиком. Тем самым он совершил роковую ошибку – достаточно было немного остудить разум, и он бы понял, что идеальнее места, чтобы расправиться с девушкой, ему не найти. Достаточно было остановиться…
Белки его глаз налились кровью, ярость отдавалась пульсацией в висках, по ресницам стекал пот, мешая видеть, влажные руки дрожали, скользя по гладкой коже руля – оттого он не вписался в поворот, не заметил припаркованного у обочины универсала, а заметив, не смог вырулить, оттого он врезался в стоячий автомобиль на полном ходу, его машина, несколько раз перевернувшись, угодила в кювет, от того живот его вспорол острый сук, торчавший из поваленного дерева, оттого сам он скончался на месте.
Марианна, чуть жива, знала одно – все кончено. Нижнюю часть ее тела пронзила нестерпимая режущая боль. От болевого шока она потеряла сознание. Последнее, что запомнила девушка, помимо чудовищной телесной муки был осколок разбитого зеркала, отлетевший от покореженного универсала, и ей показалось, будто в зеркале застыло отражение до смерти перепуганных детских глаз.
Позже, лежа в больничной палате, уставившись в белый потолок, казавшийся мутным сквозь пелену невыплаканных слез, спеленатая торчащими отовсюду катетерами, она пыталась осмыслить, почему происшедшее случилось именно так, а не иначе, именно с ней, а не с кем-то другим. Жалость и ненависть к самой себе сменяли друг друга, так же как и мысли о самоубийстве чередовались с поиском повода зацепиться за жизнь. Диагноз врачей был неутешителен – травма позвоночника никогда не позволит ей встать на ноги. Но как теперь с этим жить, да и стоит ли? Об этом она думала тяжелыми днями, безучастно принимая визиты и соболезнующих друзей, знакомых. Невыносимее всего было видеть боль в глазах родителей. Они, всегда гордившиеся ею, ее образованностью, самостоятельностью, красотой, наконец вдруг получили никуда не годного инвалида – нет, не жалость, а разочарование читалось в их глазах, глубокое окончательное разочарование. Кто, как не она, поехал на ночь глядя не пойми куда; кто, как не она, стоял одиноко на трассе в поисках приключений на мягкое место; кто, как не она, сел в машину к незнакомцу; кто, как не она, виновен во всем? Марианна заранее соглашалась со всеми невысказанными обвинениями, ей было безмерно стыдно. Молчаливое порицание убивало и корежило душу сильнее самой аварии, сильнее притворной жалости других – чужих, не родных.
