Подобно героине любимого романа, что не уставала перечитывать Марианна, она была невидима и свободна
[3]. Она, сливаясь с ветром в единую стихию, посещала разные места. Ветер и его песня не знали преград, гуляя среди запорошенных снегом полей, перелетая через покосившуюся калитку ее родного дома в подмосковной деревушке, оттуда вьюжным вихрем взмывая к старой трубе дымохода, откуда уже давно не валил дым. Ветер пел и под козырьком подъезда городской пятиэтажки, где кому-то суждено было украсть ее первый поцелуй и куда всегда возвращала сентиментальная память.
Но существовали и другие места, куда звала память иная… Среди тех, других, была и изба – та самая, в том самом лесу, – и нечто потаенное из глубин подсознания неустанно влекло туда, будто желая донести до привередливого разума забытое, но непременно важное. Марианна, следуя зову памяти, влетала в ведьмину избушку, облетала углы, разглядывая неприметную обстановку: знакомое зеркало в полный рост, пара табуреток и стол, деревянные полочки со стоящими в ряд банками и пакетами с неясным содержимым, в углу большая глинобитная печь. На примыкающем к ней залавке красовались глиняные статуэтки, перевязанные красной веревочкой. Старуха грела руки у печи, бормоча что-то себе под нос, затем обернулась к зеркалу и принялась водить перед ним руками, совершая загадочные пассы, пока в зеркале не возникло голубоватое сияние, и шло сияние из пропасти по ту сторону отражения. Сияние постепенно рассеялось, превратившись в серебристую дымку, что обволокла старческие руки. Через мгновение из пальцев ведьмы стали расползаться серебряные нити, словно волшебная прялка-невидимка ткала ковер сиянием серебра; самотканый ковер окутал печь вместе с залавком и статуэтками, опечком с отверстием для хранения дров, двумя маленькими печурками. Это диво настолько заворожило Марианну, что она едва не упустила из виду, как в один миг отражение в зеркале изменилось – вместо старухи и окутанной серебряным ковром печи оно отражало человеческие фигуры – все, как один, в красных длиннополых кафтанах, длинноволосые и мужчины, и женщины, словно дети, прыгали через скакалку меж золотистых звезд в свете холодной луны.
– Чистые души… – послышался бабкин голос, и Марианна чуть не отпрянула, испугавшись, что ведьма обнаружила ее присутствие.
Но нет, бабка стояла, возведя очи куда-то вверх, ее глаза совсем побелели, а сама она сохраняла неподвижность статуи.
«Чистые души… – пронеслось в голове девушки. – Да это же Элизиум, Дом чистых душ». Она вновь всмотрелась в зеркало: люди по-прежнему прыгали через скакалку, и звезды сияли, и люди улыбались – широко и открыто. Но Марианна отчего-то не радовалась: что-то в этой картине и в их облике настораживало, заставляло усомниться в правдивости веселья. Вероятно, смущало странное безмолвие, диссонирующее с атмосферой радостной детской игры. «Но что с того, – подумала Марианна, – зеркало попросту может не передавать звук». А возможно, это движения, повторявшиеся с неестественной синхронностью и равными интервалами? Силуэты двигались без устали – поднимались и опускались. Девушка приблизилась – их улыбки! Они застыли на лицах… А лица… Мурашки пробежали по спине. Их лица… Они тоже застыли, словно слепленные из воска. Глаза их отталкивали до дрожи – остекленевшие и мертвые! От них точно веяло холодом. Казалось, будто в них застыла ледяная пленка, надтреснутая посередине тонкими линиями паутины.
Ни шороха, ни звука… В зеркале не было ни ветерка, как не было дыхания жизни в ужасающей пляске мертвых кукол под неподвижным диском равнодушной луны. И тем страшней, тем громче и яростней стал внезапный треск, расколовший мертвую тишину. Словно лопнувшее стекло, голова одной куклы задребезжала и тут же рассыпалась в мелкую крошку, осталось одно туловище, которое, ни на секунду не сбиваясь с ритма, продолжало прыжки. Но вскоре настал и его черед – невыносимый хруст разбил безмолвие, и кафтан покрылся трещинами, снова хруст – на этот раз он наполнил все пространство, – и кафтан разлетелся на сотни красных осколков вместе с туловищем куклы.
Полная луна роняла холодный свет на красные осколки, небрежно рассыпанные в черной пустоте. Вдруг откуда-то из недр земли по ту сторону зазеркалья поднялся вихрь, он закружил красную стеклянную пыль по витой спирали – но лишь на мгновение, – с молниеносной скоростью и гулким свистом втянул в себя остатки стекла и стремглав рванул назад под землю. Так мертвая кукла канула в небытие, а остальные так и продолжали прыгать через скакалку – бесперебойно, безропотно, безжизненно.
Зрелище ужасало и завораживало, и Марианна смотрела не отрываясь. Смотрела, пока не услышала стук – совершенно земной в потустороннем зазеркалье. Девушка обернулась и увидела, как бабка отворила стучавшему гостю дверь избушки. Что произошло дальше, оказалось невероятным и диким – из-за двери просунулась чья-то рука, эта рука одним рывком сдавила тоненькую старческую шею бабки. Старуха выпучила глаза, хрипела и стонала. От ее хрипов и стонов закладывало уши, в голове будто копошились черви, девушку мутило… На том она проснулась, в ужасе сжимая в руках белую простыню.
Марианна, выбросив из головы странное завершение сна, запомнила Элизиум – Дом чистых душ – таким, каким он был на самом деле. И что бы ни таила в себе замещенная душа АК-47, она не заслужила участи скакать среди ряженных в красные кафтаны нежитей. Марианна решила не возвращать бабке зеркальце, по крайней мере пока старуха сама о нем не спросит.
А она и не спрашивала и вообще никак себя не проявляла. Но все же мысль о том, что в зеркальце заперта чужая душа, не давала Марианне покоя. И в один прекрасный момент ее осенило: «Мне нужен тот, кто говорит с душами. Мне нужен медиум!» За этой мыслью последовала другая – ей придется коснуться прошлого, той ее части, что особенно хотелось забыть. Но раз другого выхода не было, ей оставалось лишь обреченно вздохнуть, а тонкие пальцы уже забегали по экрану смартфона.
Глава 7. Пациент отсека № 29
Утром, скорее поздним, нежели ранним, Марианна набрала номер; из динамика раздался женский голос и протяжное «Алло…».
– Галя, привет! – поздоровалась Марианна.
– Марианна, ты? Как поживаешь? – Галина явно не ожидала звонка, и вопросы, слетевшие с языка, спешили опередить наотрез отказывающиеся собраться воедино мысли. – Ах… О чем это я… – вдруг опомнилась подруга. – Мне так жаль… Прости, что не навестила. То одно, то другое, времени совсем нет. Дети болели…
– Я в порядке, Галя! Все хорошо, – прервала ее Марианна. – Я много времени не отниму. Сама тороплюсь, знаешь ли.
– Марианночка, я так рада, что ты позвонила! Давай встретимся! Хочешь, я приеду к тебе? – воодушевленно воскликнула Галя. – Только сегодня я не могу. Старшую на танцы вести, потом Юрка придет голодный. Ну, ты знаешь… В другой день с радостью!
– Да, конечно, встретимся в другой раз, – сдержанно ответила Марианна.
– Тогда на связи! Пока! Чао! – заторопилась Галя, собираясь сбросить вызов, как на другом конце трубки раздалось громкое:
