Ребята пятились, свора псов наступала. Когда они почти миновали гаражи, достигнув места, где Олег потерял Акима из виду, собаки внезапно остановились – дружно, словно по команде, так же дружно направив взоры вперед. Парни обернулись. У обоих разом подогнулись колени. Прямо на них надвигалась сама Смерть, и окружающая серость расступалась перед ней. Именно такой Смерть предстала перед ними – не костлявой старухой с косой в балахоне, а исполинским черным псом с мощной грудной клеткой, огромной головой и массивной челюстью. Подлинный ужас состоял в том, что в отличие от костлявой старухи, что бродит где-то в призрачной дали, пес был необратимой данностью настоящего момента и явился он не по чью-то, а по их душу сейчас и во плоти. Из пасти пса торчал кусок недоеденного мяса. С аппетитом облизнувшись, он заглотнул остатки еды, и точеные лезвия невозможно белых клыков сверкнули в подступившем сумраке безлюдных гаражей. Лютый взгляд из-под тяжелых надбровий не оставлял двусмысленностей – ничего страшнее Пашка в своей жизни не видел. Он в панике завертел головой.
– Звони! – дрожащим голосом обратился он к Олегу, который так и держал его телефон. – Звони 911, 112, МЧС, ментов зови, кого-нибудь!
Олег застыл на месте с отвисшей челюстью, слова друга доходили до него с трудом.
Внезапно из-за поворота появился кто-то. Искорка надежды зажглась в сердце Пашки и в тот же миг угасла – навстречу как ни в чем не бывало шагал Пробел со своей подругой. Тут пес с неожиданной прытью бросился на Пашку, пригвоздив к земле. Олег завопил сиреной. Собаки залаяли. А Пашка, зажмурив глаза, лежал на земле, прощаясь с жизнью. Беспомощный, покоренный недюжинной силой пса, он чувствовал огненный жар из огромной пасти. Виски пульсировали от напряжения, в ушах стоял звон.
– Нельзя! Лохматик! Фу! – сквозь трескучую пелену раздался ненавистный голос Пробела.
Пес, недовольно фыркнув, послушно убрал лапы с туловища несчастного юноши. Пашка жадно втянул носом воздух, поднялся.
– Любин телефон гони сюда! – обратился Аким к Олегу, в голове которого крутилась единственная мысль – бежать куда глаза глядят, а потом забыть все как страшный сон.
Олег покорно протянул телефон Любе.
– И тот, другой, на который ты снимал, тоже давай сюда!
Очнувшийся Пашка попытался возразить, но Олег уже вытащил из кармана телефон друга и передал Акиму. Мальчик провел пальцем по черному экрану.
– Какой пароль? – спросил он.
Олег с Пашкой переглянулись.
– Хрен тебе, а не пароль! – ядовито процедил Пашка. – Посмотрим, что ты будешь делать, когда я позже найду тебя одного, без этих шавок!
Аким вновь нацелил на Пашку тот странный, прямой, невыносимо ясный взгляд и ровным голосом произнес:
– Ты разобьешь мне лицо, возможно, когда-нибудь позже. А Лохматик представляет угрозу здесь и сейчас. Мы оба получим свое, возможно. С одной лишь разницей: я стоял на краю, и мне плевать, что будет и что обо мне скажут, а тебе – нет.
Жуткий пес снова ощерился, став перед Пашкой в угрожающей стойке.
– Ладно, поговорим еще! – злобно проговорил Пашка и тут же назвал пароль.
Теперь ему оставалось лишь смотреть, как гнусный Пробел водит пальцем по экрану его телефона и как дебелая Любка неумело прячет довольную ухмылку на раскрасневшемся лице.
– Я переслал видос, – сказал Аким, возвращая телефон. – Не лезь ко мне больше, и все, что здесь произошло, останется между нами.
Пашка не ответил, только покосился зло и сплюнул под ноги.
– Т-так мы пойдем? – неуверенно вымолвил Олег.
– Мы вас не задерживаем, правда, Люба? – с дразнящим спокойствием сказал Пробел, и лицо Любки расплылось в дерзкой возмутительной улыбке.
Ребята повернули назад и с удивлением заметили, что собаки разом исчезли, словно их ветром сдуло.
– Не надо было связываться с Пробелом, – высказал приятелю по дороге осмелевший Олег. – Гляди, какой он стал, как чуть с крыши не сиганул. Мутный он какой-то. Не прост, совсем не прост. Ты не задумывался, где он был после крыши? В дурке лежал, как пить дать. Там он головой и повредился или раньше еще. Что его на крышу понесло, а?
Пашка не отвечал. Его разум попал в капкан собственных скверных настроений, и выхода он не видел, и паук вновь талдычил свое, плетя паутину безысходности из фиолетовых тараканов, засевших в голове.
В полнейшей прострации Пашка добрел до дома, не думая, включил компьютер. Дисплей высветил уведомление: «Поздравляем! Вы выиграли билет на грандиозный перформанс МС Рад-Х!» Внезапный прилив радости вывел парня из затянувшегося ступора. «Жизнь налаживается!» – вслух произнес Пашка, довольный тем, что появился повод хотя бы на время забыть о Пробеле. А где-то далеко на периферии сознания довольный паук продолжал плести фиолетовую паутину.
* * *
Аким шел по улице, держа за руку Любу. Уверенность опьяняла, и все получалось само собой, легко и естественно: их ладони вместе, шаги в темноте по мокрым осенним тротуарам, волнение бьющей через край силы и прямой взор, устремленный в светлый горизонт, невзирая на сгустившуюся тьму. Рядом шел огромный черный пес, его присутствие так же естественно. Весь мир был на стороне мальчика в те минуты; мир решил, что так надо, и мальчик не противился. Аким проводил Любу до подъезда.
– Ты обмолвился, что видел край, – заговорила Люба о странном. – Какой он?
Аким посмотрел вверх, туда, где сменяющие дождь снежинки цепляли провода в оранжевом свете фонарей.
– Там темно и холодно, – ответил он, будто вспомнив.
– Край меняет людей, – задумчиво произнесла Люба. – Ты изменился.
– Наверное, это хорошо?
Люба снова задумалась.
– Это непривычно и… пугает, – сказала Люба, с трудом подобрав нужное слово.
Она увидела лицо Акима прямо перед собой, его зеленые глаза сияли чересчур ярко. Странно, но в тот момент он вовсе не походил на девочку.
– Пока, – сказал Аким, и их губы соприкоснулись.
– Пока, – сказала Люба немного позже, провожая Акима взглядом.
Аким шел домой, Лохматик не отставал ни на шаг. И думать, и идти было легко, тем более что мальчик не думал ни о чем, кроме этой легкости, не анализировал, не предполагал, не загадывал на будущее. Он сам не знал, зачем поцеловал Любу, он даже не был уверен, что она ему симпатична. Единственное, в чем он полностью отдавал себе отчет, это то, что вопрос его истинной половой принадлежности очевидно и бесповоротно потерял свою остроту.
* * *
Пес с опаской ступал на незнакомую территорию. Неотесанный вид и стойкий запах псины никак не вписывались в строгий порядок квартиры отставного военного, отца Акима. Пес понимал, что чужд этому месту и в первую очередь – хозяину дома, запах которого безошибочно уловил чуткий нюх. Лохматик пристроил в углу прихожей мощный зад и сидел смирно в глубокой печали, ожидая скорого изгнания. А тут и хозяин не замедлил явиться. «Сильный был когда-то, потом сломался», – подумал пес.
