Старыгин хотел ответить Маше что-нибудь бодрое, но как раз в
это время луч фонаря выхватил из темноты первую развилку.
Более узкий коридор отходил в сторону, теряясь во мраке.
— Ну вот, первый поворот уже есть, будем надеяться, что
дальше пойдет быстрее! — проговорил Старыгин, прибавляя шагу. Его терзало
смутное беспокойство, но он не хотел раньше времени волновать свою спутницу.
Действительно, очень скоро показался второй отходящий в
сторону коридор. Еще через десяток метров миновали третью развилку и наконец
показалась четвертая.
— Видите, все оказалось не так страшно! бодрым голосом
произнес Дмитрий Алексеевич. — Сворачиваем налево, как велит нам Геката!
Боковой коридор был уже, и воздух в нем казался более
затхлым, чем в основной галерее.
К счастью, идти по нему пришлось совсем недолго: метрах в
двадцати от развилки показался первый перекресток и еще через пять минут —
второй.
На этот раз путники свернули в более широкую галерею.
Правда, она ощутимо спускалась вниз. Вскоре стало заметно холоднее.
— Жаль, что мы не прихватили с собой какую-нибудь
теплую одежду, — пожаловалась Маша, прибавляя шаг, чтобы согреться. —
Как, интересно, проводили здесь свои богослужения первые христиане? Здесь
немудрено заполучить воспаление легких!
— Ну теперь, я надеюсь, нам осталось идти совсем
недолго! — бодро проговорил Старыгин, едва поспевая за своей
спутницей. — Вот уже первый поворот…
— Правда, потом нам придется проделать этот путь еще
раз, в обратном направлении, — отозвалась Маша. — Конечно,
возвращаться всегда быстрее, но зато придется идти вверх…
То, что Старыгин назвал поворотом, было на самом деле
большой, глубокой нишей в стене коридора, чем-то вроде подземной капеллы или
часовни. В глубине ниши на стене виднелось едва различимое изображение
какого-то святого. Старыгин осветил его фонарем и двинулся дальше.
Вскоре они миновали еще одну такую же часовню.
— Осталось совсем немного! — Маша приободрилась и
пошла еще быстрее.
Впереди показался следующий, третий проем. Но он не был
темным, как все предыдущие, напротив, из него исходил колеблющийся красноватый
свет. Маша перешла на бег, в ее глазах светилась надежда.
— Постойте! — крикнул вслед девушке
Старыгин. — Не спешите! Мы не знаем, что нас там ждет…
Но Маша не слышала его слов. Она уже добежала до следующего
проема, или, следовало бы сказать, до следующей часовни. Добежала и замерла на
месте, пораженная увиденным.
Глубокая ниша в стене коридора была уставлена горящими
свечами. Длинные тонкие церковные свечи, только что зажженные или сгоревшие уже
наполовину, наполняли капеллу живым, трепещущим светом. И в этом свете, в этом
живом сиянии в глубине часовни, возле ее задней стены, на небольшом возвышении
стояла она.
Мадонна Литта.
Маша сложила руки в восхищении.
Она много раз видела эту картину в Эрмитаже — при дневном
освещении и при ярком искусственном свете, но никогда еще творение Леонардо не
казалось ей таким прекрасным, как в этом подземном святилище. Теплый, трепетный
свет свечей делал лицо Мадонны еще более одухотворенным и нежным, счастливым и
гармоничным, а взгляд младенца казался таким живым и глубоким, что Маша не
удивилась бы, если бы он вздохнул и что-то сказал ей.
Маша шагнула к картине, протянув к ней руки, как протягивают
озябшие руки к огню…
— Стойте! — закричал за ее спиной Старыгин. —
Это ловушка! Это не картина!
Маша недоуменно замерла, но было уже поздно: пол у нее под
ногами предательски накренился, и она заскользила вниз, в темноту…
В последний раз бросив взгляд на картину, она увидела
происходящие с ней странные перемены: поверхность картины задрожала, как мираж,
и начала расплываться. По углам холста замерцали радужные пятна.
— Держитесь! — раздался за спиной голос Дмитрия
Алексеевича. Он схватил Машу за плечи, но сам не удержался на краю площадки и
вместе с ней соскользнул в темный люк.
* * *
Маша приподнялась и ощупала свое тело.
Кажется, никаких переломов, только небольшие ушибы. Вокруг
царила глухая, кромешная темнота.
— Дмитрий, вы здесь? — проговорила она едва
слышно, дрожащим голосом.
— Здесь, — отозвался он совсем рядом.
Маша невольно перевела дыхание: вдвоем с ним ей было уже не
так страшно.
— Вы целы? — спросил Старыгин.
— Кажется, да. Где мы? Что это было? Вы сказали, что
это не картина? А что же тогда?
— Мы в ловушке, — с горечью отозвался
реставратор. — Ни за что не прощу себе, что так глупо попался! Следовало
сразу догадаться, что нас заманивают в капкан… Известно же, что бесплатный сыр
бывает только в мышеловке!
— И тем не менее мыши каждый раз попадаются на эту
приманку! — вздохнула Маша.
— Не хочется сознавать, что мы оказались не умнее
мышей! Черт, надо было вернуться назад сразу после того, как пропал сторож
катакомбы!
— Что уж сейчас корить себя за то, чего все равно не
вернешь… Лучше скажите, что это была за картина? Что с ней происходило, когда
мы подошли ближе?
— Голограмма! — ответил Старыгин. — Я видел
подобные во многих европейских музеях, да и у нас тоже. Когда не хотят или не
могут выставить в зале музея подлинное произведение искусства, его заменяют
голографическим изображением. Здесь, в подземелье, аппаратура работала не очень
хорошо, и изображение начало искажаться. Заметив это, я хотел вас удержать, но
не успел…
— Простите, я виновата.., чересчур обрадовалась находке
и утратила бдительность…
Тот, кто хорошо знал Машу, понял бы, что она очень испугана,
только поэтому просит прощения. Обычно виноватым у нее бывал кто угодно, только
не она. Старыгин не знал Машу так хорошо, оттого и не удивился.
— Я сам виноват. Я должен был идти впереди и первым
разглядеть эту приманку.
— Ладно, давайте не будем расшаркиваться друг перед
другом и принимать вину на себя и подумаем, где мы оказались и как отсюда можно
выбраться.
Старыгин какое-то время молчал, из темноты доносились только
его дыхание и негромкий шорох.
— Эй, вы где! — окликнула Маша товарища по
несчастью. — Вы еще здесь?
— Куда я денусь? — пропыхтел мужчина. Пытаюсь
понять, где мы находимся.., ознакомиться с нашей мышеловкой, так сказать, на
ощупь…
Неожиданно горячая мужская рука дотронулась до Машиной щеки.
Девушка почувствовала странное спокойствие. Несмотря на то что она была в
безвыходном положении, в темной подземной тюрьме, и не имела никакой надежды
выбраться отсюда без посторонней помощи, то, что рядом с ней находился
Старыгин, непонятным образом сделало ее почти счастливой. Удивительно, но ей
совсем не хотелось покидать этот каменный мешок. И уж совсем не хотелось, чтобы
Старыгин убирал руку с ее щеки.
