Старыгин решил, что он не слишком был им нужен. Если бы они
искали Машу, они разобрали бы тут все по камешку.
Он выждал некоторое время и направился в тут же сторону, что
и преследователи. Коридор был прямой, так что долго видно было отблески их
фонарей. Машу увели в другую сторону, но идти туда одному без света было бы
глупостью. К тому же прошло слишком много времени, он все равно никогда не
догонит этих бедуинов. Старыгин понятия не имел, зачем им понадобилась Маша.
Откровенно говоря, он вообще не знал, что же сейчас делать.
Голова кружилась все сильнее. Старыгин брел тихонько,
опираясь рукой о стену. Свет фонарей впереди давно пропал, он брел по инерции.
И наконец услышал впереди звуки голосов. Сначала неразборчивое гуденье, потом
отдельные возгласы. А вот чей-то хорошо поставленный голос долго рассказывает
что-то.
«Слава тебе, Господи, — подумал Старыгин, — это
туристы».
Не привлекая к себе внимания, он смешался с группой, потом
потянулся за другими, которые шли уже к выходу. В полумраке никто не заметил
его пыльной одежды и огромной шишки на голове. Но когда Старыгин выбрался на
площадку, залитую косыми лучами заходящего солнца, силы оставили его и он упал
бы, если бы не поддержала его могучая американка в полосатом платке, завернутом
на голове на манер турецкого тюрбана.
Старыгин все заваливался на бок, американка кудахтала так
громко, что сбежались остальные туристы.
— Врача, врача! — кричала сухонькая старушка в
элегантной соломенной шляпке. — Джордж, где же вы? Человеку нужна ваша
помощь!
— Но я же стоматолог! — отнекивался мужчина в
выгоревшей футболке.
— Но вы же говорили, что стоматолог — тоже врач!
Под давлением общественности Джордж взял Старыгина за руку и
с глубокомысленным видом стал считать пульс.
— Я говорил, что в пирамидах очень плохая
экология! — сказал он. — Наверное, у вас слабые сосуды.
— Благодарю вас, — сказал Старыгин, настойчиво
пытаясь освободить свою руку, — мне уже лучше…
Американка в тюрбане протянула ему пластиковую бутылку с
минеральной водой, которой Дмитрий Алексеевич обрадовался несказанно. Он вылил
воду себе на голову, допил остатки и встал довольно решительно.
— Не надо врача! — пресек он попытки сердобольной
старушки. — Я найду своих…
Американцы отпустили его с большой неохотой. Но Старыгину
вовсе не улыбалось сейчас объясняться с какими бы то ни было властями. Ему
совершенно нечего было им сказать. Да и времени не было.
Он отошел в сторону и с трудом нашел небольшой пятачок в
тени. Американка в полосатом платке все оглядывалась по сторонам, так что
Старыгину пришлось спрятаться за выгоревший шатер.
Наконец американские туристы с шумом погрузились в автобус и
уехали в Каир. Старыгин с облегчением выпрямился и сел свободнее.
Выветренные камни пирамид понемногу окутывал легкий вечерний
туман. Горы Мукаттама на другом берегу Нила розовели в лучах заходящего солнца.
Площадь перед пирамидами быстро пустела. Солнце село очень
быстро, как это всегда бывает на юге, и люди торопились уехать до темноты.
Торговцы свертывали свои палатки, торопливо собирали товар. Старыгин закрыл
голову руками и почувствовал, что силы совершенно его покинули.
Из полосатого выгоревшего шатра вышел пожилой араб, тронул
его за плечо и сказал что-то по-своему.
— Мне нужно быть здесь, я жду свою подругу, —
ответил Старыгин по-английски.
— Скоро будет совсем темно и холодно, возразил
настойчивый араб на ломаном английском, — здесь никого не останется, кроме
меня и еще нескольких сторожей. Поезжайте в город!
Старыгин не глядя протянул ему денежную купюру. Араб
разгладил ее на смуглой ладони и уважительно замолчал. Потом он жестом
пригласил Старыгина в палатку.
Старыгин пил красный душистый чай и слушал, как на улице
араб шаркает метлой. Мысли понемногу возвращались на место, но были по-прежнему
безрадостны. Маша пропала, а он не смог ее защитить. Но если рассуждать
логически, то те люди, что увели ее, являются врагами людей Азраила. И если
Азраил — злодей, то, возможно, бедуины не собираются причинять Маше вред.
Логика не помогала, Старыгин все больше волновался за Машу.
Чтобы отвлечься, он раскрыл дневник ее деда. Расшифровка шла медленно. Старыгин
листал пожелтевшие страницы. Кое-где записи так стерлись, что разобрать их не
было никакой возможности, тем более что в палатке было полутемно. Вот попались
несколько страниц, заполненных текстом, но без заглавия. Приглядевшись,
Старыгин увидел, что кое-что вырвана из тетрадки. Кем, когда? Нужно будет
спросить у Маши…
Он вспомнил, что Маша где-то далеко, в опасности, и может
быть именно сейчас ей плохо, больно и страшно. От этой мысли самому стало
нехорошо, и Старыгин с удвоенной энергией принялся за чтение, чтобы отвлечься.
"…Серебряной парчи на 15 лир 4 сольда, алого бархата на
отделку на 9 лир, шнурков на 9 сольдов, пуговиц на 12 сольдов. Настаджио,
мошенник, опять требует денег на овес, а ведь я только на той неделе дал ему
пять лир. И его-то тоже грех не понять: три месяца ведь жалованья ему не
платим. Ох, Учитель, Учитель! Вот уже больше года от герцога ни гроша не
получает, герцогский казначей, Амброджио Феррари, каждый день только обещает
завтра, мол, будут вам деньги, а сам только насмехается., а все деньги, что
есть, уходят на прихоти Учителя — на лошадей, да на трупы для его анатомии, да
на диковинных зверей, да на рыб, да на прочих гадов. Одному только палачу, что
ворует для анатомии трупы повешенных, пять флоринов намедни заплачено. Виданное
ли дело! Да три флорина на починку стекол и печей в теплице, где рыбы и гады
содержатся, да четыре флорина Учитель дал в долг Пачиоли, который ни в жисть
этих денег не вернет! Ох, Пресвятая Дева, и за что мне только эти мучения! Сам
я, по своей воле, взвалил на себя хозяйство, что же теперь делать? За одного
этого полосатого дьявола, за жирафа, что Учителю для его штудий понадобился,
шесть золотых дукатов заплатили! А ведь все равно подохнет, зачем только эту
проклятую тварь откармливать! И ученики недовольны, один Джакомо, маленький
мошенник, ходит и посмеивается, потому как на руку нечист, а Учитель все ему
прощает. Сколько на него денег ушло, одному Господу известно. Только на одежду
в первый год: плащ — 2 лиры, 6 рубашек — 4 лиры, 3 куртки — 6 лир, 4 пары
штанов — 7 лир 8 сольдов, одежда на подкладке — 5 лир, 24 пары сапог 6 лир 5
сольдов, шапка —1 лира, поясов, шнурков 1 лира. Как только этот паршивец
истоптал за год двадцать четыре пары сапог? А 7 сентября пропал у меня
серебряный штифт ценою в 22 сольдо, и я вдоволь наискался и нашел его в сундуке
того Джакомо. И когда Учитель брал его с собою в дом мессера Галеаццо да
Сансеверино, Джакомо подобрался к кошельку одного из слуг и вытащил из него
деньги, 2 лиры 4 сольда. И когда Учителю магистр Агостино ди Павия подарил
турецкую кожу на пару башмаков, этот Джакомо ее украл и продал сапожнику за 20
сольдов. А Учитель все ему прощает и водит с собою всюду, а когда он повел его
с собою ужинать, тот мошенник поужинал за двоих и набедокурил за четырех,
разбил три графина и разлил вино, а платить опять мне.
