В какой-то момент мне даже кажется, что откажется. Но нет. Приблизившись вплотную, раздвигает мои ноги шире и, не отрывая взгляд, целует. Этот поцелуй жадный, соленый и горький от слез. От Долгова несет спиртягой, сигаретами и скошенной травой вперемешку с потом, но мне не противно. Напротив. Я хочу.
Низ живота тяжелеет, а между ног начинает сладко поднывать. И я ненавижу себя за это. Просто не понимаю, как вообще могу. Перед глазами мама, Глазастик и я не в состоянии сдержать слез.
Простите меня! Пожалуйста, простите! – шепчу про себя, подставляясь под торопливые, лихорадочные поцелуи. У Долгова трясутся руки, как у мальчишки, он дрожит, словно дорвался до мечты. Меня и саму трясет, как припадочную.
Путаемся в одежде, целуем друг друга невпопад, стукаемся зубами. Все так неловко, неуклюже и торопливо, что невозможно надышаться, насладиться, прочувствовать, но и хоть чуть-чуть притормозить тоже нет сил.
Долгов, сдернув халат с моих плеч, отчего тот повисает где-то на предплечьях, обхватывает своими ручищами мою грудь, сжимает с силой и, соединив, припадает к ней лицом. Втягивает с шумом и наслаждением мой запах, словно никогда ничего вкуснее не пробовал, и проводит языком по соскам. В следующую секунду он маниакально облизывает их и одержимо сосет, жадно захватывая чуть ли не по полгруди.
Это выглядит настолько дико и сексуально, что меня от одного вида бросает в сладкую дрожь, а от ощущений становиться горячо и влажно между ног. Я хочу Долгова. До дрожи, до ломки его хочу и презираю себя за это: за эту дрожь, за это возбуждение, за свой влажный, щедрый отклик на каждое прикосновение и за этот нестерпимый кайф, в котором я тону с каждой секундой все больше и больше, готовая на все. Поэтому, когда Серёжа прокладывает поцелуями дорожку к моим влажным насквозь трусикам и, отведя их в бок, проводит языком по мокрым вхлам губам, слизывая смазку, отталкиваю его.
– Что такое, Настюш? – мгновенно напрягается он.
– н-Ничего, просто… не надо, давай без этого, – торопливо прошу и тянусь к завязкам на его шортах, чтобы избежать развития темы, но не тут -то было. Долгов перехватывает мои руки и, заставив смотреть в глаза, спрашивает:
– Ты боишься или стесняешься из- за той х*йни, что я тебе наговорил тогда от злости?
Я краснею, только сейчас вспомнив тот «секс» и все, сказанные Долговым слова.
Как ни странно, но моя память настолько приглушила яркость того эпизода, что я не испытывала каких-то сильных эмоций относительно него. Да, обижал и возмущал сам факт, но на фоне всего со мной произошедшего та боль и унижение просто меркли. Я воспринимала все случившееся как-то ровно и спокойно. Не считала нормальным, понимала, насколько это все неприемлемо, но не культивировала в себе какие-то комплексы и психологические травмы.
Это просто случилось. Случилось, потому что мы слишком много пережили горя, утонули в боли и не смогли остановиться, утопив в ней друг друга, в надежде вынырнуть самим.
Я не оправдываю ни Долгова, ни себя и не хочу размышлять о том, какой должна быть любовь. Я просто знаю, что есть такая боль, такое страдание и мука, когда никакая рафинированная блажь цивилизованности про взаимоуважение, понимание и терпение не работает. Это как бежать в горящих одеждах сквозь толпу к огнетушителю. Разве кто-то в этот момент, сгорая заживо, в состоянии думать, кого он оттолкнет и насколько сильно тот пострадает? И разве кто-то обвинит его за это в жестокости и эгоизме? Хорошо, когда жизнь не проверяет твою человечность на прочность и можно смело, и безапелляционно ударять судейским молоточком, покачиваясь на тихих водах своего озерца, недоумевая, зачем этот дурак полез в бушующий океан. Мне, к сожалению, так не повезло. Моя человечность даже сейчас проваливается с треском, ибо хотеть мужчину, который причастен к смерти твоей матери и сестры, а главное – позволить ему прикоснуться к тебе и испытать от этого невыносимое удовольствие – это настолько аморально и дико, что меня разрывает на куски от отвращения к себе, к своей слабости.
– Пожалуйста, не спрашивай ничего, – прошу, притягивая Долгова к себе и, проведя языком по его губам, пахнущим мной, шепчу. – Просто это слишком для меня. Я пока не готова.
– Может, тогда и не надо? – предлагает он, хотя самого трясет от возбуждения. Ничего не говоря, ныряю рукой ему под шорты и обхватив горячий, твердый член, едва не кончаю от того, как Долгов судорожно втягивает воздух.
Провожу вниз и снова вверх, но Сережа тут же перехватывает мою руку, толкает меня на кровать и, присобрав на бедрах мой халат, стягивает с меня трусики. Раздвигаю перед ним ноги и теку от его голодного, откровенного взгляда и того, как он тяжело сглатывает слюну, не скрывая, что хочет вылизать меня.
Продолжая смотреть мне в глаза, он нежно касается меня между ног и не спеша, начинает ласкать, медленно скользя большим пальцем по кругу и слегка проникая в меня средним и указательным. Я едва не выгибаюсь дугой от прошивающего насквозь удовольствия и нетерпения. Не в силах выносить эту пытку, отталкиваю его руки и притягиваю его за шею к себе. Мы целуемся, как ненормальные. Долгов устраивается у меня между ног, приспускает шорты, да так и замирает.
– Бл*дь! – выдыхает он с досадой.
– Что? – ничего не понимая, смотрю на него расфокусированным, поплывшим от наслаждения взглядом.
– Я без резинки, Настюш.
– И что? Ты не умеешь вовремя останавливаться? – моментально придя в себя, уточняю раздраженно. Меня начинает трясти от нетерпения, у Долгова же вырывается смешок. Видимо, такого ответа он не ожидал. Честно говоря, я и сама для себя теперь один сплошной сюрприз.
– Ну, я-то умею, – отзывается он меж тем, – просто подумал, что ты можешь быть против.
– Ты слишком много думаешь в последнее время, Серёж, тебе не идет, – резюмирую снисходительно. Долгов тихо смеется и медленно водит головкой члена по моим губам, вызывая этот влажный, пошлый звук, от которого по коже бегут сладкие мурашки.
– Так лучше? – шепчет он и начинает осторожно входить в меня. Задохнувшись от нахлынувших ощущений, замираю под ним в ожидании боли.
– Все нормально, Настюш? – слышу сквозь шумящую в ушах кровь обеспокоенный голос.
– Да, – поняв, что боли нет, выдыхаю судорожно, но все же прошу. – Только аккуратно.
– Я потихонечку, котенок, на полшишечки, – обещает Долгов с улыбкой и нежно целует меня, продолжая медленно входить. Ощущения настолько острые, яркие, что я даже не понимаю, хорошо мне или плохо. Хватаю воздух ртом, меня будто кипятком ошпаривает изнутри, когда Сережа со сдержанным, но таким тягучим, чувственным стоном входит в меня полностью, на всю длину. От этого, пропитанного наслаждением, стона по телу проходит дрожь, а внизу живота сворачивается тяжелый, горячий узел. Впиваюсь ногтями в мускулистые плечи и едва дышу, чувствуя каждый сантиметр члена внутри себя, Долгова трясет, как в лихорадке, от необходимости сдерживаться.
– Не останавливайся, – прошу, зная, что он сейчас наверняка спросит, в порядке ли я.
