Я отвожу взгляд, а Долгов тихо подытоживает:
– Значит, я-иллюзия и разочарование для тебя.
– Не знаю, Сереж, – усмехнувшись, пожимаю плечами и, глядя, как на небе загораются звезды, задумчиво произношу. – Вроде бы все так, но тогда почему, бесконечно разочаровываясь, я продолжаю тебя любить?
Долгов понимающе хмыкает и, помедлив, словно озвучивая приговор, изрекает, туша окурок об кашпо с давно засохшим цветком.
– Я тоже не знаю, Насть, ответы на все эти «Почему?». Все мои познания о любви ограничиваются лишь одним: ты мне нужна. Нужна, несмотря ни на что, вопреки всему и всем. Даже, если мне с тобой х*ево, и ты творишь всякую дичь, ты мне нужна. В любых своих проявления, настроениях и задвигах. Может, для кого-то любовь – вся эта муть про светлое чувство, личные границы и прочая позитивная х*йня, которую сливают при первой же трудности и непонятках. Но для меня – единственная вещь, способная хотя бы иногда приглушать заложенный природой эгоизм, принимая другого человека, как с его достоинствами, так и с недостатками. Иначе в чем смысл?
Я неопределенно пожимаю плечами. Звучит все, несомненно, логично, но… У меня накопилось слишком много «но», о которых, тем не менее, я не хочу сейчас думать и, тем более, говорить.
Между нами снова повисает гнетущая, свинцовая тишина, мы смотрим на ночное небо, усыпанное звездами. Вокруг стрекочут сверчки, теплый ветерок колышет занавески, ласково обдувая лицо. Красиво.
Красиво до слез и невыносимой горечи. Особенно, на фоне того уродства, в которое превратилась наша жизнь и мы, переполненные горем и несчастьем, неспособные насладиться этим «красиво».
Долгов снова закуривает. Хочу сказать, чтобы хоть немного поберег себя, но понимаю, что у него такое состояние, когда во вреде больше пользы, как бы странно это ни звучало.
Наше минорное настроение прерывает звук хлопнувшей двери. Вздрогнув, переводим взгляд на хозяйственные пристройки и видим мокрого Гридаса в одном полотенце.
– Они что, баню затопили? – резюмирую без особого интереса.
–Похоже, – так же безразлично отзывается Долгов.
– Надо тогда пойти помыться, – предлагаю без задней мысли.
– Надо, – соглашается он на автомате, скользнув взглядом в вырез моего халата.
Секунда, и что-то неуловимо меняется в воздухе, будто пробегает электрический разряд. Только сейчас вспоминаю, что так и не застегнула пуговицы. От жадного «хочу» в Долговском взгляде меня бросает в жар, внизу живота вновь сворачивается горячий, тяжелый узел.
Видимо, все поняв, Серёжа эффектным щелчком отправляет окурок в окно и, не сводя с меня голодного взгляда, начинает медленно приближаться. Втягиваю судорожно воздух и, задрожав всем телом, позволяю раздвинуть мне ноги.
Я все еще без трусиков. Абсолютно беззащитная и готовая для него, и он это знает. Скользит горячими ладонями по моим бедрам, сдвигая халат все выше и выше, а я едва дышу.
– Вылизать тебя хочу, – признается он хриплым шепотом, касаясь губами моей щеки, вызывая сноп мурашек по коже своим пронзительным, – п*здец, как хочу, Настюш.
Смутившись, краснею. Я отвыкла от него такого… до пошлости откровенного в своих желаниях, но в тоже время меня это до дрожи заводит. Он покрывает влажными, жадными поцелуями мою шею, спускаясь все ниже и ниже, продолжая сдвигать подол халата.
Сглатываю тяжело и не знаю, как быть. Скарлетт О'Хара машет ручкой, и сомнения накрывают, словно цунами. Я хочу Долгова, очень хочу, но меня ломает от того, насколько это неправильно.
Если первый раз еще как-то можно оправдать, списать на «пожалеть, поддержать», то повторить – значит окончательно расписаться под собственным нравственным уродством, ибо теперь я уж точно не имею ни малейшего права на Долгова. Он меня его просто-напросто лишил.
Я должна, обязана его ненавидеть или хотя бы презирать, но я выгибаюсь, словно кошка в гоне, навстречу жалящим губам, раздвигаю ноги шире и, едва сдерживаюсь, чтобы не застонать от соприкосновения с эрекцией, зажатой в тиски водонепроницаемой ткани. Между ног горячей, липкой патокой растекается томительное возбуждение. Долгов неспешно трется членом об мою влажную, истекающую смазкой промежность, а меня ведет, я дурею от запаха его кожи, от его прикосновений – от того, что это просто он. Мой стыд, мой грех, мое проклятье, как бы мучительно больно не было это признавать.
– Сережа, – едва слышно выдыхаю и, неимоверным усилием воли пытаясь его остановить, умоляюще шепчу. – Пожалуйста, Сереж…
– Что такое, маленькая? – замерев, отрывается он от моей груди и с тревогой всматривается в лицо, а я понимаю, что как только озвучу свое «нет», он тотчас уйдет, и тогда я снова окажусь в этом, высасывающем меня по каплям, вакууме боли. Но и позволить ему трахнуть меня – это ни в какие ворота. Это откровенный п*здец!
Поэтому, отведя взгляд, хватаюсь за пуговицы на халате и суетливо начинаю его застегивать, неловко тараторя:
– Все нормально, я просто думаю, нужно сходить в баню, пока не остыла, я грязная и… тебе будет неприятно, мне дискомфортно, я так не люблю.
– А-а вон оно че, – ничуть не поверив, тянет Долгов насмешливо и, видимо, давая мне шанс не быть психнутой идиоткой, снова начинает поглаживать мои бедра, понижая голос до чувственного шелеста. – Тогда ты зря переживаешь, Настюш. «Грязная» ты еще вкуснее. Меня заводит вылизывать тебя после того, как трахнул. Ты так ох*енно пахнешь нашим сексом, мной, тем, что ты моя. Знаешь, что я представлял все эти месяцы? Каждую, еб*нную ночь на зоне, я вспоминал, какая ты на вкус, и готов был все отдать, лишь бы еще раз почувствовать, как ты течешь мне в рот, как стонешь от кайфа на весь дом, как кончаешь, когда я тебя…
– Перестань, – прошу, задохнувшись от шарахнувшего убойной дозой желания. Перед глазами кадры, как он ласкает меня языком, и по телу пробегает дрожь, как у наркоманки при виде желанной дозы.
– Ты слишком много думаешь, Насть, тебе не идет, – подмигнув, возвращает мне Долгов мои же слова, но уже в следующее мгновение, посерьезнев, добавляет. – Иногда надо жить настоящим, котенок, просто быть здесь и сейчас. Люди потому и не удовлетворены своей жизнью, что «сегодня» у них никогда не наступает, они либо все еще во вчерашнем дне, либо в завтрашнем. Не живут, а черновик пишут.
– Жить здесь и сейчас – легкомысленно и чревато опасными последствиями, – возражаю в таком же назидательном духе, правда, чувствую себя невозможной занудой.
– Не спорю, – соглашается Долгов, – но в нашем с тобой случае это – единственное верное решение.
Что ж, надо признать, он прав. Слишком все шатко и неопределенно у нас, чтобы думать о будущем, и слишком больно, и горько, чтобы вспоминать о прошлом. И все же некоторые тубу, да и комплексы тоже, невозможно так запросто перечеркнуть.
– Нужно пойти помыться, – выдавливаю из себя, глядя, куда угодно, только не на Долгова.
