Не знаю, чего я ждала в ответ, но уж точно не того, что Долгов просто рассмеется, как-то в раз утихомирив свой гнев.
– И что смешного? – спрашиваю раздраженно, краснея от неловкости. Чувствую себя как-то глупо, и последовавший ответ только усиливает это ощущение.
– А тебе самой не смешно, Насть? Нет, ты, конечно, можешь понимать мои действия, как твоей душеньки угодно, но чисто для справки, на будущее: мне пох*й, в каком статусе наши отношения, дала ты мне – не дала, любишь – не любишь, я, если вижу, что ты мутишь какую-то херню, сидеть, сложа руки, я не буду. Весь этот п*здеж про личное пространство, границы и «кто ты такой» оставь для всяких мальчиков типа кудрявого додика.
– Правда что ли? А мое мнение, я так понимаю, не считается?
– Если оно вредит тебе, нет.
– Типа любовь, да? – не могу не сыронизировать.
– Да, Насть, типа, – устало вздыхает Долгов. – Можешь, закатывать глаза, но любить – это не только по головке гладить и разводить сюси-муси, но иногда еще отвешивать хороших п*здюлей, если надо вправить мозги.
– Так не любят, Сереж, – качаю головой, имея в виду вовсе не то, что он сказал, а в целом наши отношения.
– А мне по*бать, Насть, кто там и как любит. Обществу удобна вся эта позитивная хуерга про выбор, цивилизованность, всякое «если любишь, отпусти» и прочая подмена понятий. Так можно, ни хера не делая, оставаться хорошенькими и даже любящими. Французы про такое, знаешь, как говорят? «Когда приходит хороший тон, уходит здравый смысл». Так вот я за здравый смысл, и он мне говорит, что твое отлёживание боков ничем хорошим не кончиться.
– М-мм, ну, да. А слово «депрессия» тебе о чем-нибудь говорит? – язвлю уже чисто из вредности, не в силах признать, что Долгов все же прав.
– Конечно, Настюш, – подхватывает он мой елейный тон. – Одно вытекает из другого. И, если у человека депрессия – это, прежде всего, говорит о том, что он лентяй и бездельник. А на фоне безделья можно и до суицида в одну точку доглядеться. Я заметил, щас у всех мода: чуть что и то депрессия у них, то выгорание, то еще какая-нибудь херня. А суть в том, что работать никто не хочет, но зато важно надувать щеки и корчить из себя человека с тонкой душевной организацией с бухлишком наперевес и психоанализом – это медом не корми. Только прет их не от того, что они такие сложносочиненные, а от того, что пустые, бездарные, ленивые. Заняли бы свою башку или руки делом, глядишь, и про депрессию бы забыли. И когда я говорю про дело или работу, я имею в виду въ*бывать, как ломовой лошади, чтоб жопа потела, мозги кипели и хребет хрустел, а не просто штаны где-то протирать. И да, я знаю, что у тебя серьезные причины, и я согласен, надо дать себе время, но суть в том, что надо еще вовремя остановиться. Тебе уже давно пора, если ты не хочешь загреметь в психушку, поэтому бери это еб*нное ведро и собирай эти еб*нные грибы! Повторять и уговаривать я больше не буду!
Что ж, ультиматум явно не шуточный. Мне, конечно, хочется снова послать Долгова, но понимаю, что тогда он реально психанет и отвезет меня к какому-нибудь мозгоправу или вообще уложит пролечиться. Да и прав он, как ни крути. Пора бы уже выкарабкиваться из болота депрессии. Но, черт, как же меня ломает признать это вслух. Подойти и взять ведро кажется невыполнимой задачей.
– Ну, так что? – прекрасно понимая, какая борьба идет внутри меня, давит эта сволочь, закуривая очередную сигарету.
Сцепив зубы и пыхтя от злости, молча, хватаю ведро и иду собирать проклятые грибы.
– Далеко только не отходи. Когда зову тебя, откликайся. Твоя задача – полный рюкзак и ведро. Образец ты видела, – несутся мне в след распоряжения.
– Пошел ты в жопу! – огрызаюсь себе под нос и назло начинаю собирать все без разбору.
Часа через два меня, наконец, немного отпускает. Смотрю на полный рюкзак и ведро непонятно, каких грибов, и думаю, высыпать и начать заново или все-таки показать характер, а то что-то очень быстро Сергей Эльдарович стал возвращать былые позиции хозяина положения.
Естественно, я решила оставаться верной себе, то есть малолетней истеричкой и дурой. Вздернув подбородок, походкой от бедра, насколько это вообще возможно с ведром и рюкзаком, дефилирую на зов Долгова и выхожу на залитую солнцем полянку.
Сережа, расстелив плед, выкладывает на него наш завтрак. Почувствовав запах кофе из термоса и увидев бутерброды с лососем у меня радостно заурчало в животе. На свежем воздухе я по-настоящему проголодалась и готова была съесть даже сырые грибы.
Правда, теперь затея с демонстрацией вредности стала казаться еще более сомнительной, особенно, когда я заметила полные ведра и рюкзак Серёженьки. В отличие от меня, он набрал те самые «образцовые» грибы, и я не знала, как теперь поставлю свою сборную солянку. Высокопарная речь про ленивых, бездарных и пустых начинала обретать вполне конкретный пример.
– Чего ты там застыла? – заметив меня, интересуется Долгов. Я же решаю сохранять невозмутимость и, как ни в чем не бывало, ставлю свое ведро и рюкзак рядом с его.
У Долгова взлетает бровь.
– Та-ак, и что это? – тянет он насмешливо, пожевывая какую-то травинку. – Проблемы со зрением, с головой или очередные за*бы?
Я, поджав губы, демонстративно молчу, садясь напротив.
– Понятно, – втянув с шумом воздух, резюмирует он. – Ну, давай, сортируй. Посмотрим, заработала ты себе на завтрак.
– В смысле?
– В прямом, Настюш. Вот такое ведро, – кивает он на свое. – Где-то сто рублей стоит. Тебе бы хватило на два нормальных обеда. Но ты предпочла страдать херней вместо того, чтобы поработать. Нравиться вы*бываться? Ну, тогда вы*бывайся до конца: обеды, завтраки, ужины – всё сама, а то как-то не очень вы*бисто получается, тебе не кажется?
Сказать, что я в шоке от такого наезда – не сказать ничего, но, надо признать, бодрит не слабо и, конечно же, бесит.
– Ну что, молчишь? Пойдешь по – новой собирать или «назло маме отморозишь уши» и объявишь голодный бунт? – будто читая мои по-детски глупые мысли, издевается он.
– Да пошел ты! – покраснев, подскакиваю с пледа и, схватив только что поставленное ведро, решительно иду в лес, но не успеваю сделать и трех шагов, как слышу:
– Как вариант еще, Настюш, если сильно напрягаться не хочешь, можешь здесь, на пледе подзаработать.
Это была последняя капля. Развернувшись, взбешенная подбегаю к этому хохочущему придурку и высыпаю на него конфетти из грибов.
– Козел! Ты за кого меня принимаешь?! – оседлав, колочу его изо всех сил, выплескивая накопившееся за утро бешенство. Я обрушиваю на него целый шквал тумаков: по груди, по голове и даже по рукам, которыми он пытается закрыться.
– Ну, ты же начала разговор про тарифы на трах. Карт-бланши какие-то упоминала, – продолжает он веселиться, уворачиваясь от моих ударов.
– Скотина, да я лучше сдохну, чем буду трахаться за еду! – молочу кулаками, куда придется, задыхаясь то ли от злости, то ли от усталости, то ли от смеха.
