Он отчитывает меня за то, что я ушла, никому ничего сказав, а я смотрю на него, и понимаю, что хочу. Хочу прямо сейчас. Я так соскучилась за два дня его отсутствия, что едва сдерживаюсь, чтобы не броситься ему на шею. Такой он красивый, родной, любимый. Меня пронзает насквозь сладким жаром и томлением.
Долгов что-то там еще говорит, но я уже не слушаю, поднимаюсь и, заключив его лицо в ладони, целую в губы, вдыхая мое любимое сочетание на его коже: табак, цитрус и мята.
Сережа, на мгновение растерявшись, замирает, но уже в следующую секунду усмехается и жадно сжимает мои ягодицы, словно говоря всему миру: «эта девочка моя». В ответ ставлю «ты – мой» на его шее.
Да, пошло, затерто и вообще испанский стыд. Но, блин, мне девятнадцать, и как бы это ни выглядело, но меня заводит вся эта собственническая фигня. Я тащусь от того, что принадлежу Долгову, а он принадлежит мне, и теперь без оглядки на третьи лица я могу ставить на нем свои метки.
– Котенок, что ты делаешь? – шепчет он, когда я опускаюсь перед ним на колени и начинаю расстегивать ремень на шортах.
– Сними футболку, – не видя смысла объяснять очевидные вещи, прошу хрипло и, задрав темно-синий хлопок, провожу языком вдоль линии, разделяющей пресс от диафрагмы до резинки брендовых трусов.
– Может, пойдем домой? – предлагает Долгов, снимая очки и футболку.
Качаю головой и стягиваю с него шорты с боксерами до середины бедер. У Долгова уже встал и это, как ни крути, приятно. Не представляю, каково это сосать вялый член в надежде его реанимировать.
Довольно улыбнувшись, касаюсь головки языком. На вкус, как что -то охрененное, от чего между ног тут же становиться мокро. Старательно облизав его по всей длине, поднимаю взгляд. Мне нравится смотреть на Долгова, делая ему минет. Видеть, как ему хорошо, как он наслаждается каждым движением моего языка – это так возбуждает. Я знаю, как ему нравится больше всего, поэтому, обхватив его у основания, медленно беру его в рот почти до конца. Тяжелая горячая головка упирается в заднюю стенку гортани, однако, вместо привычной паники я завожусь еще сильнее, между ног становиться так нестерпимо горячо, что я стону вместе с Долговым.
Он зарывается рукой мне в волосы и оттягивает мою голову, давая сделать спасительный вдох.
– Полижи яйца, Настюш, – шепчет хрипло, и я, немедля, выполняю его желание. Жадно облизываю тугую, шершавую мошонку, слышу ответный стон удовольствия и получаю от этого запредельный кайф.
Наверное, я чокнутая, но мне нравится. Особенно, когда Долгов обхватывает мои щеки и, сдавив, направляет член в мой приоткрытый рот.
Толчок. До самого горла. Я давлюсь, но Сережа знает, что не нужно останавливаться, что я так быстрее привыкну.
И да, следующий уже легче. А третий и вовсе, как по маслу. Я подстраиваюсь и сосу член, как оголодавшая, словно вкуснее ничего не пробовала.
Долгов стонет и без церемоний загоняет его на всю длину, шепча, какой у меня ох*енный рот. У меня текут слюни и слезы, но мне хорошо. Боже, как же мне хорошо! Я схожу с ума от того, как мой мужчина теряет контроль, как его трясет от наслаждения, как он смотрит мне в глаза, будто от меня зависит вся его жизнь.
Забыв про всякий стыд и смущение, ласкаю себя в такт с глубокими, жесткими толчками и мычу от удовольствия, скользя губами по выпуклым пульсирующим венам на его члене.
У меня болят мышцы щек, но я бы хотела продлить этот кайф, поэтому, когда Долгов резко отталкивает меня, едва не рычу.
Но не успеваю ничего возразить, как оказываюсь на спине с раздвинутыми ногами. Серёжа, закрыв мне рот глубоким поцелуем, наваливается на меня и, торопливо сдвинув в сторону мои трусики, сразу же входит сильным толчком.
Стону от наслаждения. Меня будто электрическим разрядом прошибает. Втягиваю с шумом воздух, но Долгов не дает ни секунды передышки, начинает двигаться во мне жестко, быстро, с оттяжкой, отчего я становлюсь просто неприлично мокрой.
Влажные шлепки наших тел с каждой секундой все чаще и громче. Долгов стонет вместе со мной, и меня от этого просто выколачивает в пропасть. Никогда ничего сексуальней мужских стонов не слышала.
– Еще, да, еще! – бормочу, словно в бреду, поддаваясь навстречу ударам его бедер. Мы снова сплетаемся языками, дышим загнанно и смотрим друг другу в глаза. Сейчас между нами происходит что-то больше, чем просто секс. Что-то такое, отчего слезы наворачиваются на глаза и внутри все дрожит, рвется на куски.
– Люблю тебя, Настюш, – шепчет Серёжа, и меня накрывает, будто цунами, оргазмом. Замерев, дрожу, словно в припадке, содрогаясь от сладких конвульсий. Долгов тут же следует за мной, кончая глубоко-глубоко в меня. Я чувствую рваные толчки его спермы внутри и холодею.
– Скажи, что в ты резинке, – шепчу помертвевшим голосом.
– Прости, маленькая… – выдыхает он с сожалением, а у меня от ярости и ужаса темнеет перед глазами.
– Скотина! Ты специально что ли? – спихнув его с себя, ору не своим голосом.
Словно ужаленная, я подскакиваю с сена и замираю, чувствуя, как по внутренней стороне бедра начинает стекать его ошибка.
Смотрю на белесые капли, и меня с головой накрывает паника. Из курса биологии я знаю стадии эмбриогенеза. Спасибо моим прогулам: из-за них мне приходилось каждую тему зубрить досконально, чтобы биологичка поставила положительную оценку. Поэтому я помню, что у меня есть сутки до того, как образуется зародыш, и это можно будет считать беременностью. Однако, мне все равно кажется, что уже сейчас внутри меня происходит что-то необратимое, что-то, что снова приведет меня к тому моменту, где я ползаю по мрамору, истекая кровью, изо всех сил стараясь удержать ребенка внутри себя.
Перед глазами проносятся события трехмесячной давности. Меня начинает трясти, слезы подступают к глазам, и я задыхаюсь от скрутившего диафрагму ужаса. Сама не замечаю, как разворачиваюсь и иду куда-то, не в силах стоять на одном месте и смотреть на Долгова.
Он, естественно, идет за мной. Хватает меня за руку и разворачивает к себе.
– Насть, давай без вот этого детского сада. Да, я облажался…
– Облажался? – кричу сквозь слезы, сбрасывая его руку с предплечья. – Нет, ты не облажался, Сережа, это просто твой mood по жизни – быть эгоистичной свиньей, которой плевать на всех, кроме себя любимого. И мне бы пора это уже выучить и запомнить, но я неисправимая дура – снова на те же грабли.
– Вот только не начинай! Не надо раздувать из одной проблемы другую.
– Я не раздуваю, а называю вещи своими именами! Ты прекрасно знал, через что я прошла, но все равно плюнул на мое здоровье, на мое будущее, на то, что я снова доверилась тебе! Ну, и кто ты после этого?
– Может, просто за*бавшийся мужик, который слишком тебя хочет и любит, что забывает обо всем, когда он в тебе? Такое объяснение не приходило в твою голову? – орет он в ответ, выводя меня из себя еще больше.
