– Может, обойдемся без этого спектакля? Поверь, я и так на взводе. В столь незамысловатых манипуляциях нет никакого смысла, – не выдержав-таки, подает голос Зойка, окончательно выбешивая.
– Ты – редкостная идиотка, если думаешь, что я стану тратить время и силы на спектакли для тебя, – цежу сквозь зубы, едва сдерживаясь, чтобы самолично не прибить суку. – Хотел бы устроить представление, сейчас бы сюда зашли два быка и отп*здили бы тебя так, что от вот этого куска говядины тебя бы даже муж не отличил. Учти, соблазн велик, поэтому лучше захлопни пасть и дай спокойно пожрать, если не хочешь на своей шкуре прочувствовать, через что пришлось пройти моей Настьке после того, как ты передала ее в руки Можайского.
Сестрица отводит взгляд, я же, несмотря на то, что аппетит помахал ручкой, упрямо жую, сверля эту тварь бешеным взглядом.
Она курит сигарету за сигаретой, трясется всем телом, как трусливая крыса и явно едва сдерживает себя, чтобы не начать что-то объяснять, но разумно держит язык за зубами, зная, что я могу-таки дать волю своей ярости, и тогда ее по частям отсюда вынесут.
– Ну, что? Поговорим, – спустя где-то десять минут отставляю от себя тарелку с недоеденным десертом и тоже закуриваю. Зойка, словно охотничья гончая, услышавшая звук выстрела, готова тут же наброситься на подстреленную дичь, но я взмахом руки торможу этот поток ненужных мне оправданий. – Говорить буду я. Твоего п*здежа я наслушался на три жизни вперед.
– Я просто…
– Ты просто заткнешь свой поганый рот и будешь слушать! – выплевываю, повышая голос. – Я не собираюсь выяснять с тобой отношения, перемалывать все то дерьмо, что ты мне сделала. Спрашивать: «Почему? Зачем?» и заниматься прочим соплежуйством.
– А может стоило бы? Хотя бы раз спросил бы у самого себя: «Может, это я сделал что-то не так?», – пытается эта сука продавить меня на чувство вины, вот только мне смешно.
– Нет, Зойка, не получится, даже не начинай, – с улыбкой качаю головой, вспоминая наш с Настькой разговор на эту тему и убеждаясь, что моя девочка была права, особенно, когда сестрица, не скрывая злобы, иронизирует:
– О, ну, конечно! Ты ведь у нас всегда не при делах. Все вокруг виноваты, кроме тебя.
– Ну, почему же? И я виноват во многом, но только не в выборе, который ты сделала. Будь ты человеком, а не скотиной, ты бы по-сестрински честно разорвала со мной всякие отношения и отошла в сторону, раз тебе что-то не по нраву. Но ты выбрала путь крысы и вовсе не потому, что я такой плохой, а потому что ты просто мразь. Только конченная бл*дина могла исподтишка засадить родного брата в тюрягу, где его чуть не убили, я уж не говорю про то, чтобы использовать беременную от него девчонку, над которой измывались все, кому ни лень. Если бы я ни знал, что для тебя лучше сдохнуть, чем лишиться бабок и статуса, я бы пристрелил тебя прямо здесь же. И не надо этих крокодильих слез, – морщусь, глядя на ее заблестевшие глазенки. – Я бы поверил, если бы не этот жополизский стол. До последнего, ты-тварь, меня продавала.
– Я не…
– Заткнись! Мне пох*й, о чем ты собиралась вести переговоры с Елисеевым, и какую долю моих акций тебе пообещали. Из-за тебя умер мой ребенок, и пострадала моя женщина, так что с лирикой закончили! – отрезаю, понимая, что еще чуть-чуть и не смогу сдерживаться. – Значит, расклад такой: через пару часов тебя арестуют по подозрению в причастности к убийству Можайского и его семьи.
– Чего? – вырывается у нее ошарашенный смешок, тут же сменяющийся снисходительной улыбкой. – Боже, я тебя умоляю…
– Меня умолять не надо. Все вопросы адресуй своему муженьку, – моя очередь снисходительно кривить рожу. Зойка замирает, с нее, будто обожженная кислотой, сползает маска наигранного веселья, и на пару секунд проявляется растерянность. Мне же, остается только диву даваться, как при своей маниакальной подозрительности, она умудрилась профукать такое кидалово прямо под носом. Неужели настолько заряжена на бабки, что вообще потеряла связь с реальностью? Судя по ответу, так оно и есть.
– И чем ты его так напугал? Отставкой? – снова натянув маску всезнающей стервы, корчит она из себя сильную и гордую. Дура-дурой, прости господи!
– Похоже, ты совсем, поехала кукухой, Зойка – одна работа в башке. К счастью, у твоего муженька адекватные приоритеты. Так и быть просвещу тебя, чтоб ты понимала: пугал его вовсе не я, а ты, иначе он бы уже давно признался тебе во всем и жил своей жизнью, но ты настолько застращала мужика и забила на него, что ему пришлось искать способы избавиться от тебя. Уверен, он бы их рано или поздно нашел без меня. Уж очень ты его за*бала, но так вышло, что наши интересы совпали.
– Вот как? – хмыкает она, закатывая глаза. – И в чем же он должен был признаться?
– А ты не догадываешься?
– О чем? О какой-нибудь сопливой шалаве, которую каждый стареющий мужик должен непременно завести себе, чтоб доказать, что он еще ого-го? – ехидно уточняет она с приторной улыбочкой и тут же продолжает. – Не волнуйся, благодаря тебе, я давно не питаю никаких иллюзий. Пусть, как ты всегда говоришь, взбадривается. По крайне мере, у него хватает мозгов не путать кризис среднего возраста с любовью всей его жизни.
Наверное, я бы заржал, если бы не охренивал с этой Зойкиной наивной уверенности, что она до сих пор остается для Женьки главной женщиной. Впрочем, не знай я правды, тоже бы так считал. В ком – в ком, а в Женьке я не сомневался до недавнего времени. То, как он боготворил мою сестру, как трясся над ней всегда, как добивался ее, свидетельствовало, на мой взгляд, исключительно о любви и восхищении. Видимо, мы с Зойкой были настолько неотесанными, что элементарную галантность и вежливость принимали за глубокие чувства. Что ж, самое время раскрыть глаза.
– Твоему мужу, Зойка, мозгов хватило не просто кризис с любовью перепутать, а завести семью с двумя детьми на стороне. Он у тебя не взбадривался, он каждую минуту искал способ отделаться от тебя. На вот, смотри, если не веришь, – достаю из папки с документами конверт с фотками и бросаю сестрице в точности, как она мне пару месяцев назад. Вот только глядя на то, как она застывает перед конвертом с остекленевшим взглядом, я не испытываю никакого удовлетворения и злорадства.
В отличие от Зойки, во мне никогда не было природной злобы. Да, я эгоист, но в сравнении с озлобленностью, это не самое страшное, что может случится с человеком. Эгоисты хоть и ищут блага себе, это отнюдь не значит, что за чей-то счет. Злоба же подпитывается исключительно за счет страданий других, и это самая мерзкая категория людишек. Увы, моя сестрица, как раз, из них. И, видимо, в жизни есть какая- никакая справедливость, раз ей прилетел такой бумеранг.
Просмотрев фото, Зойка закуривает и отходит к панорамному окну. Я вижу, как трясутся ее плечи и знаю, что она чувствует. Чисто по-человечески мне ее жаль, хоть и не заслужила она моего сочувствия, однако надо брать ее тепленькой, пока она от боли ни хрена не соображает.
Теперь я прекрасно понимаю, зачем она тогда показала мне те фотки, а после подсунула договор на доверительное управление. Надо признать, обыгрывать ее ее же методами – забавно.
