– Ты прав, но…
– Но? – отстранившись, заглядывает он мне в глаза. От его взгляда становиться неловко и стыдно за свои метания, но я все же признаюсь шепотом:
– Серёжа решит, что я все-таки выпила таблетку.
– И что? – давит Гридас. Я отвожу взгляд, понимая, что мой ответ не выдерживает никакой критики.
– Не знаю… – выдыхаю еле слышно. Витя с шумом втягивает воздух, но вместо заслуженного осуждения, мне прилетает спокойное:
– Ну вот, когда узнаешь, тогда и будешь переживать, а пока сцепи зубы, Настасья, и борись с собой, хотя бы ради того, чтобы твои и его жертвы не были напрасны.
Он хлопает меня по плечу и выходит из ванной. Я же, сглатываю подступившие слезы, признавая его правоту. Так и есть: если я не возьму себя в руки, обесценю все то, что потеряла и прожила. Но сказать – не сделать.
В Нью-Йорк спустя несколько дней я привожу все те же, огромные чемоданы проблем, боли и страхов. Роскошный пентхаус на пятьдесят седьмом этаже с видом на Гудзон, записанный на мое новое имя, не вызывает у меня должного отклика, как и счет на триста миллионов долларов. Нет, я, конечно, в шоке. То, что Сережа позаботиться о моем будущем я не сомневалась, но, чтобы настолько… Впрочем, это же Долгов.
Чувствую ли я какой-то дискомфорт? Считаю ли себя лицемеркой, бросив его, но пользуясь его деньгами?
Нет. Абсолютно нет. Как уже говорила, я не испытываю комплексов на тему самодостаточности и не пытаюсь никому доказать, что я salf-made woman, также, как не считаю, что Долгов мне что-то должен. Но у меня нет проблем с тем, чтобы принять его заботу, если он считает нужным ее оказать. Я у него ничего, никогда не просила, это исключительно его инициативы, которые меня ни к чему не обязывают, но в которых я очень даже нуждаюсь на данном этапе. Так зачем отказываться? Во имя чего?
Как говорила моя мама: доказывать, что ты «не такая» надо в начале отношений, а в конце мужчина уже все про тебя понял и по тому, сколько он готов оставить и можно судить, насколько ты была «не такой». Мама, конечно, не истина в первой инстанции, но здесь я с ней согласна, да и у меня с лихвой хватает других заморочек, чтобы еще грузиться на тему денег.
Первая неделя в Большом Яблоке проходит напряженно. Бешеный ритм и огромное количество вечно спешащих людей очень сильно выводят из равновесия и ошеломляют. После Монако с его размеренной, вальяжной жизнью влиться и попытаться приспособиться довольно непросто. Мои далекие мечты сейчас кажутся не такими уж привлекательными. Однако, кое – как я все же беру себя в руки и начинаю потихоньку выползать из раковины. Перво-наперво решаю заняться своим здоровьем и договариваюсь о встрече с психотерапевтом. К счастью, искать и думать, насколько доктор квалифицирован и компетентен, мне не приходиться. Сережа дал Гридасу номер специалиста, и я даже не сомневаюсь, что одного из лучших в своем деле.
Шикарный офис доктора Эстер Клифорд говорит сам за себя, да и цена за одну беседу тоже. Правда, когда вижу перед собой ухоженную блондинку лет тридцати пяти, похожую на Скарлетт Йохонсон, мне хочется развернуться и уйти.
– Я с ним не спала, Ева, – будто прочитав мои мысли, заявляет доктор Эстер вместо приветствия, зная, от кого у меня ее номер.
– Почему вы решили, что я подумала об этом? – смутившись, пытаюсь спасти положение, но, видимо, Эстер Клифорд не зря ест свой хлеб.
– Я – профессионал своего дела, Ева. Такие сильные эмоции, как ревность, считать довольно просто, тем более, когда знаешь, некоторые нюансы, – она мягко улыбается и, кивнув на диван напротив, вежливо просит. – Присаживайтесь, Ева, вам не о чем здесь волноваться, но, определенно, есть что рассказать.
Несколько минут я колеблюсь, но потом все же принимаю ее предложение, решив, что всегда могу уйти, если мне будет некомфортно или не понравится.
И мне, конечно же, поначалу неловко, но Эстер очень деликатно и осторожно помогла мне раскрыться. С каждым сеансом я становилась более открыта с ней и чувствовала, что наши разговоры так или иначе идут мне на пользу.
Я стала меньше проводить времени в квартире, избегать людей и общественных мест. Записалась на курсы английского, так как мне все еще сложно было говорить свободно и понимать быструю речь. Я много гуляла, и постепенно Нью-Йорк влюбил меня в себя. Он был похож на Долгова: такой же шумный, энергичный, многогранный и непредсказуемый. Он заряжал меня своей энергией и, как мог, не давал хандрить. Днем у него это получалось на «ура», но с наступлением темноты все мои мысли уносились в Россию, к Сереже.
Как он? Где? Все ли у него в порядке? Встретимся ли мы когда-нибудь еще или в ту ночь он ушел, чтобы не возвращаться?
Я ничего не знала и сходила с ума от этой неизвестности, и переживаний. Каждый вечер, когда мы с Витей смотрели русские новости, мир для меня переставал существовать. Я ждала хоть какой-то весточки, знака, но Долгов не давал о себе знать ни коим образом. Вероятно, это было продиктовано моей безопасностью, мы с Гридасом тоже все еще были в режиме максимальной бдительности и осторожности, но я все равно каждый день надеялась узнать хоть что-то.
Мне отчаянно не хватало Долгова. И чем больше дней проходило, тем отчаянней становилась моя тоска и страх за него. В один из дней они достигли такого апогея, что я пошла в Николаевский кафедральный собор и отстояла всю службу, со слезами прося, чтобы все было хорошо, и нам простили наши грехи.
Стало ли мне легче? Немного. Верила ли я? Наверное, не особо, но вскоре после посещения храма произошли три события, разделившие мою жизнь на «до» и «после».
Мы возвращались с Витей со службы домой через Центральный парк, когда к нам подошел избитый молодой человек с маленькой собачкой в дрожащих от холода руках.
Гридас тут же закрыл меня собой, чем кажется, напугал парня. Однако, преодолевая свой страх, он тяжело сглотнул и с вызовом вскинул подбородок. Несмотря на потрепанный и совершенно неуместный вид, словно его выгнали из дома в домашней одежде, у него был такой взгляд, какой бывает только у богатых людей, попавших в трудное положение и вынужденных что-то у кого-то просить: досада, смешенная с неловкостью, высокомерием и стыдом. И судя по футболке от Брунелло Кучинелли, я была недалека от истины.
– Здравствуйте, меня зовут Геворг! Прошу прощение, что беспокою, – начал парень и попытался улыбнуться разбитыми губами, но вместо улыбки получилась болезненная гримаса, от которой у меня внутри что-то сжалось, а потом и вовсе заныло, когда он тихо, будто, не веря в успех всего этого мероприятия, попросил. – Не могли бы вы одолжить мне немного денег на проезд и на корм собаке? Я позже обязательно вам верну, если вы оставите свой номер телефона.
Как звучит отчаяние, я знала не понаслышке, поэтому все во мне откликнулось на эту просьбу. Более того, я посчитала ее знаком, ответом на мои молитвы и, невзирая на неодобрение Гридаса, взяла Геворга за руку и привела к себе домой, напоила миндальным капучино, накормила его «дочку» Одри и выслушала историю, как мальчик в футболке за пятьсот долларов докатился до того, чтобы попрошайничать в Центральном парке.
