– Это ведь фейк? Просто, чтобы выехать из страны?
– Вероятней всего, – соглашается он тихо, но меня это ничуть не успокаивает. Я должна знать точно.
– Позвони ему! – требую отчаянно, хоть и знаю, что это глупо. Гридас тут же подтверждает мою мысль.
– Ты ведь знаешь, что нет никакого смысла.
Знаю. Но иначе просто не могу.
Витя, тяжело вздохнув, идет у меня на поводу и набирает заветный номер, но в ответ ожидаемо раздается стандартное и невыносимо безразличное: «Аппарат абонента выключен или находиться вне зоны действия сети».
Глаза обжигают слезы, а внутри все вверх дном. Хочется надеяться на лучшее и верить, что это такая многоходовочка, но Долгов не в песочнице куличике печет, поэтому…
Нет, даже думать не хочу! Он жив! С ним все хорошо. В конце концов, это же Долгов! Для него нет ничего невозможного.
Всхлипнув, отгоняю от себя дурные мысли. Витя, молча, хлопает меня по руке. Улыбнувшись сквозь слезы, киваю, повторяя про себя, будто мантру: «Все хорошо, он жив! Жив. Жив.»
Когда меня привозят в больницу, Гева уже там.
– Ева, милая, ты меня так напугала! Как ты? Как себя чувствуешь? У тебя что-то болит, я не успел тебя подхватить, – тараторит он с сумасшедшими глазами, пока меня везут на носилках в палату.
– Все нормально, просто перепила немного с непривычки…
– Малыш, я тебя умоляю, – закатывает он глаза, всем своим видом давая понять, что не поведётся на эту чушь. Конечно, я знаю, что ситуация очевидная, учитывая мою реакцию на новости, но я пока не готова обсуждать правду с кем бы то ни было, кроме Вити и моего психотерапевта. Впрочем, Гева тактично переключается на другую тему.
Пока проходит сбор анализов и общий осмотр, он развлекает меня разными смешными историями, и я ему безмерно благодарна за это, иначе утонула бы в болоте противоречивых мыслей. В одно мгновение я почти на тысячу процентов уверена, что Долгов блефует, в другое – закрадывается сомнение, и меня накрывает ужасом. Если с ним что-то случилось, я ведь жить не смогу.
Словно в ответ на столь громкое заявление, появляется врач, и моя жизнь снова переворачивается с ног на голову.
– Поздравляю, вы беременны, – озвучивают мне диагноз, который я, наверное, знала, просто никак не могла набраться смелости и подтвердить, точнее – не успела. На прием к врачу меня записали на начало будущей недели, а сегодня только суббота. В который раз убеждаюсь, что случайности не случайны.
От переизбытка чувств меня –таки прорывает, и я плачу. Прикладываю дрожащие ладони к животу и с улыбкой шепчу слова благодарности.
– Солнышко, мама тебе так рада! Так рада. И папа тебя очень-очень хотел. Ты – самый желанный малыш на свете. Спасибо, что ты есть!
В свете обрушившихся новостей, пожалуй, это самое что ни на есть чудо, я не могу поверить, что мое желание сбылось. Радость так велика, что, когда Гридас с Гевой заходят в палату, сразу же объявляю:
– Я беременна!
Витя с широкой улыбкой быстро преодолевает разделяющее нас расстояние и, взяв меня за руку, крепко сжимает.
– Поздравляю, я искренне рад!
Несколько долгих секунд мы просто смотрим друг другу в глаза и улыбаемся, прекрасно понимая все без слов. Правда, Геву наше невербальное общение наводит совершенно на другие мысли.
– Так, подождите! Вы что, вместе все-таки? – возмущенно уточняет он, переводя подозрительный взгляд с меня на Гридаса.
– О, Боже, нет, конечно! – покраснев, открещиваемся мы в один голос.
Вот уж кого-кого, а Гридаса я никак не могу представить у себя в постели. Не знаю, когда это произошло, но он прочно обосновался у меня в категории «родственное», на уровне мама-папа, поэтому связка – я, Витя, секс, – выглядела для меня противоестественно. И судя по тому, что я не чувствовала от Вити никаких флюидов, зато часто видела его заинтересованные взгляды в сторону миниатюрных блондиночек, для него тоже.
– Ну, слава богу! А то я бы не пережил потерю такого экземпляра, – разряжает Гева обстановку, театрально прикладывая ладонь к сердцу. Я смеюсь, а Витя, не сразу поняв, что за «экземпляр» имеется в виду, хмурится, сверля Геву недобрым взглядом. Но тот уже вернулся к тому, с чего начал.
– Тогда получается, отец у нас – тот синеглазый Аль Копоне из новостей? – осторожно спрашивает он и пристально смотрит на меня.
Конечно, можно было соврать, да и нужно было, но я была в таком состояние, что не знала, то ли мне сходить с ума от горя, то ли плакать от счастья. Я держалась из последних сил, поэтому тяжело сглотнув, просто отвела взгляд. Гева, ахнув, переменился в лице.
– Малыш, мне очень…
– Он жив! – процедила я сквозь зубы, не позволяя ему озвучить мои страхи и сомнения.
Следующие семь с половиной месяцев я буду повторять эту фразу каждую ночь, глядя на его фото. Сцепив зубы, я посажу на замок любое сомнение и, помня, как он учил меня бороться с депрессией, наконец, скажу себе упрямое «надо!».
Естественно, оно подействовало не сразу, но, как Гридас и говорил, со временем дало свои плоды. Жизнь начала приобретать, пусть не яркие, но краски и какие-то нормальные формы. Вместе с Гевой мы записались на кучу курсов для подготовки к вступительным экзаменам и начали обрастать новыми знакомствами, вливаться в разные тусовки. Я продолжила улучшать свой английский и посещать Эстер, записалась на йогу для беременных и вернулась к своему прежнему цвету волос. С Гридасом мы, наконец, организовали наш быт: путем долгих сомнений и опасений, наняли-таки повара, так как мне необходимо было правильно питаться, и начали подыскивать няню. Я очень долго думала, сомневалась, переживала, но потом решила, что смогу совмещать учебу и материнство. Гева с Гридасом поддержали мое решение, Эстер тоже одобрила, сказав, что мне не пойдет на пользу очередная изоляция от социума, да и посвящать все время ребенку – не значит быть хорошей матерью.
– Гиперопека, Ева, – говорила она, – чаще всего дает обратный эффект, делая детей избалованными, несамостоятельными и, как следствие, психически – неустойчивыми. Поверь, многие мамочки оказывают своим малышам медвежью услугу, ибо потом детям крайне сложно адаптироваться и наладить контакт с другими детьми в детском саду и школе.
Ее доводы показались мне крайне убедительными, да и прочитанные мной позже книги специалистов в области педагогики, педиатрии, детского развития и психологии, тоже рекомендовали матери иметь личное пространство.
В общем, я решила, что хотя бы попробую. Отказаться всегда успеется, да и мне необходимо было занимать себя чем-то, чтобы не думать, почему Сережа за столько месяцев так и не дал о себе знать.
– Ты ведь ничего от меня не скрываешь? – спрашивала я у Гридаса в минуты отчаяния.
– Я бы никогда так с тобой не поступил, видя, как ты переживаешь. Просто Серёга никого никогда не посвящал во что-то больше одной задачи. Так сказать, придерживался правила не складывать все яйца в одну корзину. Моей с Лехой задачей была ты, другой команды – его бывшая жена и дети, третьей – его деньги, четвертой – он сам, – терпеливо объяснял он, и я ничуть не сомневалась в его честности, просто от безысходности не знала, что делать. Иногда меня так накрывало, что я порывалась купить билет в Россию и поехать на Хованское кладбище, где он был официально похоронен.
