Зачем? Без понятия. Неопределенность сводила меня с ума. Гридас, конечно, успокаивал, говоря, что для такого толка дел полгода – это не срок. Что в правительстве тоже не дураки и наверняка ищут его, следят, поэтому на год Долгов точно заляжет на дно и не станет рисковать ни своей, ни нашей безопасностью.
Все это я безусловно понимала, но все равно нет-нет, да накатывало. Чем больше становился мой живот, тем сильнее была тоска. Мне до слез не хватало Долгова. Я безумно хотела, чтобы он был рядом, когда стало известно, что у нас будет доченька.
Гева с Витей и нашим поваром – Лаурой, конечно, устроили по такому случаю чудесный праздник, и мы отлично посидели, но ночью, уткнувшись в подушку, я рыдала навзрыд, думая о том, как это могло бы быть, если бы Серёжа разделил эту радость со мной. Внутри все сводило от невосполнимой потери, стоило представить, как бы он улыбался своей дурашливой, счастливой улыбкой.
– Запомни меня таким, – сказал он мне однажды в полудреме, когда мы разморенные сексом и жарой загорали на берегу реки, и я бездумно смотрела на него, водя пальцем по мерно-вздымающейся груди. Тогда я не поняла, что он имеет в виду и пропустила мимо ушей, а теперь только и остается, что вспоминать его довольное, умиротворенное лицо, будто не было никаких проблем, не было всей той грызни, войны и мразей, готовых ударить его в спину, словно во всем мире были только он и я, и эта травинка, которую он с таким удовольствием пожевывал.
Если бы можно было вернуться в тот жаркий день, я бы обняла его крепко – крепко и прошептала:
– Я не хочу помнить, Сережа, я хочу видеть. Просто видеть тебя каждый день и не важно каким.
Знаю, это до жути банально, но только потеряв, начинаешь понимать, что пока боролся с ветряными мельницами, упустил главное, суть. А она в том, что правильного выбора не существует, только выбор, ведущий к счастью. Какое оно – это счастье каждый решает сам. Я не нашла его в принципах и в том, чтобы быть «правильной», я нашла его рядом с человеком, с которым нарушила все табу. Мне тяжело было с этим смириться, да и просто признать, учитывая, что я всегда стремилась быть хорошей в глазах других, но, увы, с экзаменом не справилась. Да и многие бы не справились, если по-честному, просто не каждый сталкивается с ситуацией, когда нужно жертвовать счастьем ради убеждений. Наверное, я ужасная дочь и сестра, и вообще безнравственна, раз не могу быть самоистязателем. Точнее, я могу и даже успешно, но за полгода терапии, как ни пыталась, так и не смогла ответить на вопрос «Зачем?», также, как не смогла перестать ждать, вспоминать, любить.
Время лечит – это правда. Страхи постепенно отступали, боль утихала, но тоска разрасталась, как раковая опухоль. Особенно, когда я вела дневник беременности для Долгова. Зная, как он хотел ребенка, я решила, что по возвращению ему будет интересно прочитать, как наша малышка развивалась: когда первый раз пошевелилась, какая она смешная на фото второго скрининга. Я рассказывала ему, что она такая же неугомонная, как и он: постоянно толкается и шевелится, особенно, когда я вечером пишу в дневнике. Она, будто все понимала и слала отцу приветы своими крошечными ножками. Благодаря этой любительнице пельменей и сала с шоколадом, меня разнесло на пятнадцать килограмм. Я, конечно, изо всех сил старалась контролировать свои аппетиты, но то и дело срывалась, совершая ночные набеги на холодильник. Токсикоза у меня не было, поэтому все мои нажранные калории благополучно усваивались, сколько бы я утром не пыхтела на йоге и не нарезала кругов по Центральному парку.
Вообще я наслаждалась каждым мгновением своей беременности. Да, не все было гладко, учитывая выкидыш и последующие события, но под контролем грамотных специалистов и в атмосфере тепла, достатка и безопасности, выносить ребенка молодому организму, оказалось не так уж сложно. Единственное, под конец второго триместра у меня взбесились гормоны, и каждую ночь мне снилось, как Долгов трахает меня, да так реалистично, что казалось, я чувствую, как его член двигается во мне, как его дыхание обжигает мою кожу. И все бы ничего, если бы эти сны не обрывались до того, как я кончу.
О, это было какой-то изощренной пыткой: я просыпалась вся взмокшая, возбужденная и неудовлетворенная! Можно было, конечно, закончить дело самой, но мне почему-то было стыдно ласкать себя при ребенке, однако, если бы здесь был Сережа, то от секса «при ребенке» я бы точно не отказалась. Видимо, логика во время беременности покидает чат.
Последние две недели перед родами я была так взбудоражена, что едва могла спать. Мне не терпелось встретиться со своей малышкой, а еще я была уверена, что когда она родится, Серёжа обязательно, если не появится, то хотя бы как-то отреагирует на это событие.
Двадцать третьего апреля две тысячи первого года, промучившись порядка шести часов, держась за Гевину руку, я, наконец, встретилась со своей доченькой. Мир для меня перестал существовать, когда это маленькое, кричащее чудо с темными волосиками на голове приложили к моей груди.
Я не знала, что так бывает: что можно с первого взгляда, настолько сильно, настолько всеобъемлюще полюбить, что от переизбытка этой любви и счастья захочется кричать на весь мир:
– Я стала мамой! Мамой этой сладкой крошки.
Мне не верилось, и до сих пор не верится, никак не могу осознать. Думаешь, что родила ребенка, но, взяв на руки, понимаешь, что родила надежду, будущее, любовь.
Слезы, не переставая, бежали по моим щекам во время первого кормления. Мне было больно, но эмоции перекрывали все неприятные ощущения.
Не знаю, сколько прошло времени прежде, чем я начала замечать что-то вокруг. Малышка заснула, и акушерка предложила перенести ее в кроватку, чтобы я могла отдохнуть и восстановиться. Мне совсем не хотелось расставаться с моей доченькой, но понимая, что ребенку нужна мать, полная сил, пришлось пойти на поводу благоразумия.
Ближе к вечеру у меня в палате начался парад букетов, а телефон разрываться от поздравлений. Мои новые друзья и знакомые с разных курсов, йоги и даже соседи – никто не забыл обо мне, кроме самого необходимого мне человека. Весь вечер и следующий день я, будто одержимая, искала в каждом букете скрытый знак или намек, но ко всем прилагалась карточка.
Можно ли быть одновременно безгранично счастливой и невыносимо несчастной? Я могла. В моем сердце при виде дочери распускались цветы, и сгорали при мысли об ее отце. Я до последнего ждала его. Ждала месяц, два, три, четыре…
А потом случайно встретила Олю в кампусе университета. При виде друг друга у нас в глазах вспыхнула одинаковая надежда, но уже в следующее мгновение угасла, стоило понять, что не мне, ни им Долгов не давал о себе знать. Оля, ничего более, не спросив и не сказав, развернулась и пошла прочь, я же смотрела ей вслед и не знала, стоит ли рассказать о малышке. Сначала решила, что не стоит, но потом в последний момент, какой-то черт дернул и я окликнула Олю.
Она остановилась и приподняла бровь в ожидании пояснений. Подойдя, я несколько долгих секунд не могла подобрать слова, а потом призналась на одном дыхании:
