– У тебя есть сестра.
Оля побледнела и поджала губы. В глазах у нее вспыхнуло столько гнева, презрения и неприятия, что я мгновенно пожалела о своем порыве, но, как ни странно, моя бывшая подруга смогла сдержать эмоции.
– Сколько ей? – выдавила она из себя.
– Четыре месяца.
– Как назвала?
– Сена, – ответила я тихо. Мне было неловко, потому что одно дело называть имя незнакомым людям, а другое – человеку, который поймет, что к чему. И Оля, конечно же поняла, ведь это она однажды собиралась назвать своего ребенка по первым слогам их с Ваней имен.
– Красиво получилось, – усмехнулась она. Я кивнула и, отведя взгляд, осторожно спросила:
– Не хочешь познакомиться?
– Не знаю, – помедлив, ответила она, – я подумаю, оставь свой номер телефона.
Я оставила, не рассчитывая, впрочем, что она когда-либо позвонит, но она позвонила в тот же вечер и приехала.
Чтобы войти в детскую, ей потребовалась несколько минут. Я тоже ужасно волновалась и боялась, что совершила ошибку. Витя не одобрял моего поступка и материл меня последними словами, но «пить боржоми» уже было поздно. К счастью, наши опасения оказались напрасны. Моя улыбчивая Булочка, при виде ярких, Олькиных волос моментально потянула к ним ручки, расплываясь в беззубой улыбке.
– Глаза папины и улыбка, – едва слышно отметила Оля и, тяжело сглотнув, добавила. – Жаль, что она никогда его не узнает. Несмотря ни на что, он был замечательным отцом, о лучшем я и не мечтала.
Погладив малышку по щеке, не говоря больше ни слова, она быстрым шагом покидает мою квартиру, а я, прижав к себе дочь, едва сдерживаю слезы, поняв вдруг, что ждать больше нет смысла. Долгов не вернется.
Осознание этого просто размазало меня и все, над чем я так упорно работала эти полтора года. Однако, я все равно держалась. Только ночью давала себе волю. Позволяла себе быть его маленькой Настькой и выла от горя, уткнувшись в подушку, понимая, что не хочу жить в мире, где его нет. Я бессильно била кулаком по матрасу, умоляя небо о чуде, хоть и знала, что никакого чуда уже не случится.
Его нет. На всей этой огромной Земле нет. И все, что мне осталось – это смотреть на его невероятную улыбку, в его синие-пресиние глаза на лице дочери, и сходить с ума от сожаления, что я так и не сказала ему, как сильно… как невыносимо сильно я его люблю, и что каждый день без него – пытка. Пытка, которую очень хочется закончить.
Однако, утром я неизменно запирала обезумевшую от горя Настьку в себе на замок, сжимала зубы до скрежета и давила любую мысль о Долгове. Ибо мать на такую эмоциональную распущенность не имеет права. Она не имеет права на любовную драму, депрессию и суицидальные мысли. Хочешь – не хочешь, вставай с кровати, принимай душ и иди любить своего ребенка, забыв про всё.
И я вставала, прятала свою боль за слоем безупречного макияжа и шла к дочери. Потому что, родив ребенка, женщина перестает принадлежать себе. Она, прежде всего мать, а потом уже все остальное.
Глава 7
«Я никогда тебя не забуду, до самой смерти не забуду. А жить я буду долго, очень долго, это будет мне наказанием.»
К. Макколоу «Поющие в терновнике»
Год спустя…
– Домой? – спрашивает водитель, понимающе глядя на меня – расхристанную с опухшими губами, – через зеркало заднего вида.
– Нет, немного покатаемся, – смутившись, неловко отвожу взгляд и приглаживаю волосы, в который раз пеняя, что до сих пор не получила права. Надоело уже каждый раз стесняться. Водитель-то, может, ничего и не подумал, но мне неизменно казалось, что осуждает, хотя, наверное, осуждала себя я сама.
За что?
О, на эту тему у нас с Эстер вот уже полгода шел бесконечный разговор и, честно, меня утомило заниматься самокопанием, проще было обзавестись правами. В конце концов, полагаться на себя как-то спокойнее, да и вообще удобно. Вот только, где найти время на автошколу? У меня полуторагодовалый ребенок, учеба в университете, ремонт в новом доме, первая выставка на носу и еще куча всяких дел по мелочи. Сейчас бы спать без задних ног, но я зачем-то поперлась на это дурацкое свидание. Чтоб его! Лучше бы поработала. До выставки осталось всего три недели.
Господи, три недели и мои картины в самом центре Нью-Йорка! С ума можно сойти. До сих пор не верится и до жути страшно, стоит только представить, что на них будут смотреть люди со всех уголков мира, покупать, а главное – обсуждать, критиковать… Наверное, проще было выйти голышом в Центральный парк, хотя по сути это одно и то же: что тело обнажать, что нутро.
Чем ближе час Х, тем я все больше нервно сетую, что подарила Эстер ту картину, которую она повесила в приемной, тем самым обратив на меня внимание своего клиента – известного арт-дилера, мгновенно заинтересовавшегося моими работами и начавшего раскручивать их, и продвигать. За год раскрутил так, что теперь цена на полотна Евы Волох начинается с десяти тысяч долларов. Конечно, это не так уж много в сравнении с более известными художниками, но и мне пока далеко до Клода Моне.
Когда я впервые продала картину, вообще поверить не могла, что своими собственными руками, своим талантом смогла заработать. Это так воодушевило, вселило в меня такую уверенность, что я просто с головой ушла в творчество.
Благодаря советам преподавателей и постоянной работе над техникой, за год я отточила ее настолько, что получила одобрительные отклики от довольно известных художников и арт-критиков, преподававших у нас в университете. Мне прочили большое будущее и успешные продажи, так как мой стиль: использовать минимум деталей и абстракцию, как инструмент для воспроизведения реальности, делал мои картины исключительными и невероятно проникновенными, наполненными глубиной и широким диапазоном эмоций. Безусловно, горе и все, что я пережила, наложило серьезный отпечаток на мое творчество, но, наверное, если бы не случившееся, я бы не смогла передать в своих полотнах такую, как Гева выразился: «леденящую кровь беззащитность». По сути у моих потерь и творчества сложился прекрасный симбиоз: всю свою боль, свое отчаяния я сублимировала в работу над выставкой.
Помогло ли это справиться с горем?
Отчасти.
Говорят, люди не умирают, пока живы воспоминания о них. Истинная правда. Долгов был жив. В моем сердце, в моих мыслях, в нашей дочери, в каждом мгновении нашей жизни. Что бы я ни делала, всегда думала о нем. Старалась, конечно, двигаться дальше, превозмогать эту, опускающую руки, боль и тоску, но получалась плохо. Вот и сегодня ни черта не получилось.
Все-таки зря я опять пошла у Гевы на поводу, и поперлась на свидание. Знала ведь, что так будет. Что снова не смогу. Я ведь уже пробовала. С одним парнем из универа даже встречалась целых две недели, пока дело не дошло до секса, с другим – все закончилось, стоило ему меня поцеловать, а с третьим меня хватило лишь на пару свиданий, уж очень было скучно. С сегодняшним же, стыдно признаться, просто пыталась преодолеть чертов барьер и переспать.
