Знаю, глупость. Без понятия, зачем насилую себя. Эстер наверняка начнет говорить, что пока ещё не время. Только вот мне кажется, что время для другого мужчины не настанет никогда.
Однолюбка я.
Неизлечимая, безнадежная однолюбка.
Да и невозможно дважды любить так, как я любила Долгова и до сих пор люблю. На мелочи же размениваться не хочется, уверена, вибратор с ними справляется намного качественней, а я привыкла к хорошему сексу, даже слишком хорошему.
Эта мысль вызывает усмешку. Горькую такую, тоскливую. Прикусив задрожавшую губу, сжимаю в руках клатч и смотрю на пролетающий за окном Нью – Йорк. В голове же отчетливо звучит сказанное когда-то Серёжкой в шутку:
– Попала ты, Настька. Я теперь тебя не отпущу. Даже, когда помру, завещаю, как египетский фараон, чтоб тебя со мной живьем закопали…
Сережа, Сережа… Если бы ты только знал, как мне здесь без тебя… заживо похороненной.
Словно по заказу водитель включает русское радио, и «Ночные снайперы» заполняют салон моей болью:
"Где-то есть корабли у священной земли
И соленые губы твои…
Катастрофически тебя не хватает мне, жгу электричество, но не попадаю я. Воздух толчками, и пульс на три счета-та-та…"
Внутри сводит в болезненной судороге, слезы подступают к глазам. Впиваюсь ногтями в ладони и, втянув с шумом воздух, беру себя в руки.
– Выключите, Иван! – требую, зная, что как только Арбенина выйдет на кульминацию, порвет меня на ошметки, и потом потребуются недели, чтобы вновь собрать себя по кускам.
Прошел год, но меня все еще накрывало по малейшему поводу, поэтому я избегала всего, что могло пошатнуть мое шаткое душевное равновесие. Я даже отказалась от дома на берегу океана, о котором мы с Долговым мечтали.
После ужасных событий одиннадцатого сентября, когда я из окна своего пентхауса видела, как горят башни-близнецы, о том, чтобы оставаться жителем небоскреба, не могло быть и речи. Вся Америка гудела. Я была в таком ужасе, что сразу же решила переезжать в более тихий, уединенный район и, конечно же, свой дом.
Агент по недвижимости предлагала мне шикарные особняки на побережье в Хэмптонсе, и я поначалу была не против, пока не поехала посмотреть наиболее понравившийся вариант.
Мне еще никогда не было так плохо, как в доме, где я могла бы быть счастливой. Я смотрела на океан из панорамного окна просторной спальни, представляла, какой могла бы быть наша с Долговым жизнь, и умирала от безысходности, зная, что никогда этого не будет.
Понимая, что проживать день за днем это чувство потери во всей его полноте, у меня не хватит никаких сил, я отказалась от роскошного дома нашей мечты, и купила более скромные апартаменты в пригороде, немало удивив риелтора и возмутив Геву.
О, как он бушевал, раз за разом твердя, что это неимоверная глупость: иметь на счету миллионы долларов, а покупать дом у черта на рогах! Мне, если честно, тоже было немного странно, к тому же переезд из центра в пригород создавал ряд неудобств, учитывая мою учебу, пробки и грудное вскармливание Сены, но безопасность была важнее, как физическая, так и душевная, поэтому я предпочла пока растить свою малышку в уютном, просторном доме в спокойном, экологичном Нью-Джерси, а не в элитном Хэмптонсе и, упаси бог, Манхэттене, хотя пентхаус продавать не стала.
За год не только я, но и Гева, прикипел к моему особняку в триста девяносто шесть квадратных метров. Впрочем, по-другому и быть не могло. Он был точной копией дома из фильма «Один дома»: тот же георгианский стиль, та же монументальность американской классики, та же атмосфера Рождества, уюта и чего-то стабильного. Единственное, что в самом доме я, как любительница минимализма, переделала все под свой вкус, добавив больше светлых тонов и простора, избавившись от помпезного декора.
Мне нравилось то, что получилось. Я любила свою солнечную гостиную, где теперь всегда кипела жизнь, полная смеха и топота маленьких ножек, любила свою кухню в фермерском стиле, где каждые выходные мы с моей сладкой Булочкой готовили блинчики на завтрак, танцуя под «Эта любовь» Maroon 5. Мне было невероятно комфортно и хорошо в моей студии с раздвижными дверьми, ведущими на задний двор с бассейном. Лишь одно место в доме не вызывало у меня положительных эмоций – моя спальня, пропитанная слезами и одиночеством.
Каждую ночь я так остро ощущала его холод, что, свернувшись калачиком в огромной двуспальной кровати, никак не могла согреться, даже не взирая на пляшущий в камине огонь.
Лежать по полночи и разглядывать потолок, было настоящей пыткой, поэтому, как и в первые месяцы Сены, я стала укладывать ее с собой. Пусть ночи не стали легче, скорее наоборот: смотрела на нашу с Долговым дочь, взявшую все самое лучшее от нас обоих, и такая тяжесть опускалась на грудь, что в пору было повеситься, но в то же время я ни на минуту не забывала, почему мне нельзя раскисать и давать волю чувствам.
Знать бы, когда уже отболит, хотя бы чуть-чуть, самую малость, чтобы дышалось. Гева, наверное, сказал бы: «Как только найдешь себе мужика!». Но, где и как его найти, если Долгов для меня самый-самый и плевать, что не идеал?
Вопрос, конечно, риторический. Вот только, что теперь говорить Геве?
Всю дорогу до дома ломаю над этим голову, но так ничего на ум и не приходит.
А может, сказать, что все случилось? – проскакивает шальная мысль, когда я выхожу из машины, однако тут же становиться смешно.
Глупость какая! Как будто Гева ради себя старается. С другой стороны, представив, реакцию друга на мое очередное провальное свидание, малодушно хочется соврать.
Вздохнув тяжело, смотрю на мигающий свет от телевизора в окне и даю себе несколько минут, чтобы собраться с силами. Дело не столько даже в предстоящем разговоре, сколько во мне самой. В конце концов, сколько еще я буду искать Долгова в каждом мужике?
Снова тяжело вздыхаю и иду к парадному входу.
Дом встречает меня едва слышным запахом корицы, и непривычной тишиной.
На цыпочках прохожу в гостиную и замираю в дверях, едва сдерживая смех и умиление. Все мое семейство расположилось на диване и дружно посапывало под "Секс в большом городе". В ногах развалились Гевина королевишна Одри и наш высокомерный Дольчик, в центре Булочка, свернувшись в клубочек, уткнулась храпящему Гридасику в бок, с другой же стороны дивана, скрестив проэпилированные ноги, вальяжно возлежал Гева в моем розовом, махровом халате с ментоловой маской на лице.
Словно почувствовав мой взгляд, он приоткрыл один глаз и, быстро оглядев меня, разочарованным шепотом заключил:
– На удовлетворенную женщинку ты не тянешь. Я так понимаю, Бобби в пролете?
Улыбнувшись, развожу руками и, перегнувшись через закатывающего глаза друга, вдыхаю сладкий аромат моего счастья, целуя ее в пухлую щечку.
Меня не было всего пару часов, а я так соскучилась, что сил нет. Булочка, почувствовав мое присутствие, открывает свои синие глазки и сразу же тянет ко мне ручки:
