Никогда бы не подумал, что можно бредить ребенком от любимой женщины. А я бредил, мне важно было, чтобы именно Настька родила от меня. Естественно, при таких раскладах ни о какой благородной по*бени не могло быть и речи.
Чтоб моя дочь росла безотцовщиной при живом отце? Не будет этого! Меня и так наизнанку выворачивает от мысли, что я упустил столько времени. Целый год, не считая беременности!
Столько улыбок, первых слов, шагов, реакций… Я ведь ничего, абсолютно ничего не знал о своем ребенке. Как она смеется, плачет, как пахнет, как звучит ее голос, что она любит, что – нет… Четыреста семьдесят дней, миллионы событий в ее маленькой жизни прошли без меня, поэтому я не мог больше терпеть и откладывать. Но и как преподнести все Настьке не знал, меня разрывали противоречия и сомнения.
Как она отреагирует: пошлет, не пошлет? Будь я на ее месте, я бы себя послал, причем в красках.
Так и не решив ничего, и не определившись, но не в силах больше ни дня ждать, отдал своим людям распоряжение заняться няней и подвести к сотрудничеству. Там было на что надавить – мать тяжело болела, – так что согласия долго ждать не пришлось. Меня это и радовало, и злило. Все – таки, Гридас с Настькой выбирать персонал не умеют.
Наша первая встреча с дочерью случилась в парке, где они постоянно гуляли с няней. Не думал, что буду так волноваться, но внутри сжималось все сильнее и сильнее с каждым шагом, пока я приближался к играющей в песочнице малышке.
В тот день я просто сел на лавку в паре метров от нее и не мог оторвать взгляд, понимая, что ничего красивее в жизни не видел, чем мои глаза и улыбка в сочетании со Сластёнкиными губами и носиком. У нас получился красивейший ребенок. Маленькое чудо.
Она что-то лопотала себе под нос, деловито раскладывала формочки с песком. Такая смешная, с ямочками на пухлых щечках и забавным, маленьким фонтанчиком темных волос на голове. В одно мгновение я угадывал в ней себя, в другое Настьку и меня завораживал этот калейдоскоп нас обоих в одном маленьком человечке.
Мне так хотелось взять ее на руки, вдохнуть ее запах, ощутить тяжесть ее маленького тельца, но я сдерживал себя изо всех сил, понимая, что могу напугать. Однако, случай распорядился по-своему: у нее укатился мяч прямо к моим ногам, и я забыл, как дышать, когда она подошла ко мне и застенчиво посмотрела прямо в глаза, не решаясь что-то сказать, я тоже не мог. Горло перехватило. Сам не понял, как коснулся ее мягких волос и ласково провел.
– ЕдинАсожка, – сообщает моя малышка и тоже касается своих волос, будто проверяя, не испортил ли я ей прическу.
– Ты – единорожка? – опустившись возле нее на корточки, спрашиваю с улыбкой, не в силах держать радость в себе.
– Нет, состик, – мотает она головой так энергично, что хвостик того и гляди развалится.
– Как тебя зовут? – интересуюсь из любопытства, как она произнесет свое имя.
– Сена, – хитренько улыбнувшись, тянет она, начиная выброжать. Столь необычное имя ей, как ни странно, подходит, хотя я до сих пор ломаю голову, почему Настька ее так назвала. Не в честь же сеновала, на котором мы ее зачали?
– Дать, – поняв, что я не злой дядька требует она свою вещь.
Вручаю ей мяч, а чувство, будто всего себя в ее крошечные ручки. Оказывается, можно влюбиться с первого взгляда, если это взгляд на своего ребенка. Раз посмотрел и перестал быть прежним.
С тех пор я приезжал каждый день: гулял с дочерью, играл, с каждым днем становясь все ближе и ближе. Сначала она протянула мне свою ручку, потом позволила обнять и обняла в ответ, а однажды поцеловала и назвала папой. В тот день счастливый до радужных искр, я отчетливо понял, что так больше не может продолжаться, да и вообще не должно.
Настька меня стопроцентно убьет, когда узнает. Мамкой оно была запойной. Впрочем, пусть: пусть убивает, да что угодно делает, лишь бы рядом была, ибо я больше не в состоянии выносить эту пытку и быть вдали от них с малышкой. Не могу просыпаться один или хрен пойми, с кем, не могу жить от встречи к встрече, мне нужна моя семья: моя женщина и ребенок. В жопу все обидки, размышления, сомнения, всю эту упадническую хрень и сопливый бред в духе «если любишь – отпусти»!
Ни х*я подобного! Не отпускают, любя. Отпускают нытики, отпускают эгоисты, отпускают слабаки, потому что силенок не хватает бороться за свое ни с обстоятельствами, ни с самолюбием, ни с гордостью своей, а те, кто любят, те изо всех сил, даже, если больно, даже, если безнадежно, даже, если размазали к херам собачьим – все равно, любыми путями и способами, лишь бы быть с человеком, которого любишь, зная, что можешь сделать его счастливым.
Я знал, что могу. Теперь уж точно могу. И сделаю! Обязательно сделаю мою Настьку счастливой. Вот только я был уверен, приди я к ней и скажи прямо все, как есть, она бы ни за что не позволила. А я слишком устал, чтобы снова биться башкой об стену, да и не хотелось терять время на выяснение отношений, и уж тем более, манипулировать через ребенка.
Так и родился мой еб*нутый план – подкатить в новом образе.
Поначалу все шло очень неплохо. Я плыл, как пацан, добравшийся до мечты, от одного ее взгляда, голоса и аромата духов. Дышал и надышаться ей не мог, смотрел и не мог насмотреться. Такая она красивая моя девочка, такая желанная… Коснулся ее руки, и со мной, как с долбанным фанатиком, увидевшим кумира, чуть родимчик не случился. Моя посеревшая жизнь моментально вспыхнула всеми красками.
Захлебнувшись этими эмоциями, я приободрился, поверил в себя и в то, что выбрал правильный путь. Начинать с чистого листа ведь всегда лучше. Вот только я не учел, что для меня так и продолжается старая книга. И когда дело дошло до секса, и Настька откликнулась, захотела его не меньше моего, все во мне вскипело от ревности и чувства собственничества. Ибо она хотела Арика, чтоб ему провалиться, Акермана, а я по – прежнему оставался Серёгой Долговым, который свое не мог делить, как оказалось, даже с самим собой. Вот такая вот х*йня со мной творилась, и чем дальше в лес, тем х*евее мне становилось.
Я хотел Настьку до трясучки, до помутнения рассудка, и в то же время зашивался от злости, когда она позволяла мне сначала залезть ей в трусы и ласкать ее до исступления, а потом обламывала, когда уже ни сил, ни выдержки остановиться не хватает.
Но я останавливался, выдыхал облегченно, мысленно крутя себе у виска, и понимал, что ей тоже что – то не дает покоя. Догадаться, что, было не трудно, но боясь ошибиться, я не решался раскрыть карты.
Вот и теперь не знал, то ли радоваться, что правда всплыла наружу и больше не надо трахать мозг ни себе, ни Настьке, то ли начинать грузиться на тему новых вариантов осады неприступной крепости.
Втягиваю с шумом морозный воздух и закуриваю, глядя на дом, в котором мечтал однажды проснуться счастливым рядом с моей Настькой. Проснусь ли?
Словно в ответ, из конюшни выходит моя заплаканная девочка, у меня внутри мгновенно стягивает все в узел. Отбрасываю сигарету и застываю, глядя в зеленые глаза.
