Всех трех мыслителей объединяет то, что последователи вырвали их важнейшие идеи из контекста и превратили в некие мнимые универсальные законы экономики.
Почему же так важно об этом говорить?
Потому что экономическая наука – это не просто деятельность нескольких профессоров, живущих в своем собственном мире и пишущих доклады, которые никто не читает. Напротив. На их постулатах основываются расчеты, строятся бизнес-модели, разрабатываются стратегии, формируются институты; хотим мы этого или нет, они определяют наше поведение. Экономисты создают систему оценки всего вокруг на предмет рентабельности. Они формулируют определение прогресса.
Разве замечание, что нечто «неэкономично» или неэффективно, не является самым ужасающим приговором, какой только можно вынести по тому или иному поводу?
И разве поразительный взлет благосостояния после Второй мировой войны не свидетельствует о том, что нам следует полностью доверять экономической науке?
Люди уже много раз строили свою жизнь в соответствии с какими-то теориями или приобретенными в процессе мышления представлениями о так называемой действительности. И если теория не выдерживает проверки реальностью, то проблема не только в ней. Если мы слишком покорно следуем за ней, то она создает в некотором смысле собственную действительность. Или иллюзию реальности.
Именно поэтому рефлексирующая наука должна проверять все теории на соответствие новым данным, и, если в результате выясняется, что операционная система больше не функционирует, значит, надо ее менять.
Вы же не воспитываете своих детей в соответствии с педагогическими правилами, которые были сформулированы более 200 лет назад?
Homo oeconomicus не знает никаких качественных различий между разными видами ресурсов, никаких различий между поколениями, никакого сотрудничества, никакого сострадания, никакой ответственности ни на индивидуальном уровне, ни на уровне общества, строго говоря, едва ли ему известно, что такое общество. Никто из нас не рождается Homo oeconomicus, но так как люди – социальные существа, то, воспитывая их в системе, где постоянно восхваляют поведение тех, кто поступает как Homo oeconomicus, можно создать таковых. Теория определяет практику. Мы все стараемся рассказывать о себе таким образом, чтобы наши действия выглядели благопристойными или по крайней мере допустимыми. И в таком случае эгоизм, жестокость и бессердечие оказываются не характерными для всех людей признаками, а всего лишь печальным результатом определенного воспитания, подавляющего альтруизм, умение делиться и способность заботиться о других.
Джеймс Гэмбл, в прошлом оказывавший юридические услуги крупнейшим мировым корпорациям, описывает происходящее примерно так: из-за того, что руководители компаний сосредоточены в первую очередь на стоимости акций, они просто обречены вести себя как социопаты. Отношения с сотрудниками, клиентами, регионами, где они производят или продают свою продукцию, а равно и влияние их деятельности на окружающую среду и будущие поколения – до всего этого им по большому счету нет дела [
[12] ].
Но за пределами корпораций мы видим, как экономическое мышление перекочевало в те сферы, которые изначально вообще не имели ничего общего с экономикой. Забота о других людях, о больных, стариках и детях в этой логике лишается своего значения, как и образование, выбор партнера или забота о собственном теле. В мюнхенских больницах закрываются детские отделения, потому что забота о детях отнимает слишком много времени. Счет за посещение врача выставляется по фиксированному тарифу, независимо от того, как долго длится визит. Стало быть, выгоднее выслушивать, объяснять и утешать как можно меньше. Отправляясь в отпуск, мы рассчитываем, что он будет одновременно и расслабляющим, и насыщенным, у нас ведь совсем нет свободного времени. Когда мы заводим потомство, то ожидаем, что вложенные в воспитание время и усилия не пропадут даром и дети чего-то добьются, а в существующей системе ценностей «добиться» означает получать высокий доход – как у инвестиционных банкиров, а не как у акушерки, от которой зависит качество нашей жизни. Мы включаем телевизор и видим кастинги, где кандидатов отбирают, словно товар, судьбу которого решают суровые судьи в лице зрителей. А если выгорание из-за стресса и давления заставляет нас обратиться к занятиям йогой или медитацией, то не для того, чтобы задуматься о том, как вырваться из этого колеса, в котором мы крутимся как белки, – нет, мы делаем этого для того, чтобы поскорее снова стать еще более сосредоточенными, продуктивными и привлекательными. Это называется самооптимизацией, и, похоже, скоро она будет происходить автоматически, не отнимая у нас особого времени, с помощью цифровых терминалов или имплантатов. Ведь каждый из нас, в конце концов, только крупица человеческого капитала, поэтому должен стремиться к повышению своей рыночной стоимости.
Не только в соцсетях – но там особенно – заметно, как понятия торга и конкуренции проникают в те сферы нашей жизни, где раньше внутренние ценности преобладали над законом спроса и предложения. Наверняка уже существуют люди, ощущающие себя живыми и реальными только благодаря тому, что они постоянно гуглят собственное имя и подсчитывают число своих подписчиков, лайков и запросов на дружбу.
Как же нам из этого выбраться?
Все может преобразиться, если мы изменим в теории лишь одну основополагающую предпосылку. Рассмотрим, например, отношение к работе в буддизме. В экономических моделях западного мира с его современным мышлением и представлением о прогрессе работа означает издержки для работодателей, которые они хотели бы минимизировать, а для наемных работников – потерю независимости и свободного времени, которая компенсируется зарплатой. Обе стороны представляют себе идеальный мир как тот, где работодатели не должны больше платить работникам, а те будут получать зарплату, ничего для этого не делая.
В буддизме, напротив, труд воспринимается как нечто, что дает людям возможность развивать свои способности. Он объединяет их между собой и не дает погрязнуть в эгоизме. Он создает те товары и услуги, которые необходимы для достойного человеческого существования. Идеалом в таком мире оказывается не постоянный рост производства при как можно более низких ценах, а так называемое функциональное общество всеобщего благоденствия. Не автоматизация, а человеческая деятельность, которая дополняется использованием техники, когда люди хотят облегчить себе жизнь. Существует большая разница между инструментом, увеличивающим силу и возможности человека, и машиной, отнимающей у него работу. Для буддийского мировоззрения такая организация труда, при которой главной целью является выпуск любой ценой и с максимальной скоростью как можно большего количества товаров, – преступление, потому что при таком подходе производственные показатели оказываются важнее людей, а прибыль и товары – важнее опыта и человеческих взаимоотношений.
