А что оно вообще значит?
В нормальной ситуации ограничить себя можно только в чем-то, на что имеешь право. Благосостояние западного мира, на уровень которого ориентируются развивающиеся страны, вообще не должно было возникнуть, если бы мы следовали правилам устойчивого развития.
Поэтому самоограничение в богатых странах – с их похожими на танки статусными внедорожниками и сборниками советов по решительному избавлению от хлама – это ни больше и ни меньше как отказ от разрушения нашей планеты и сохранение основ существования в будущем.
Это, конечно, громко сказано.
Нельзя ли подойти к этому как-то попроще?
Увы, нет.
Давайте подойдем с другой стороны: что нам обязательно нужно для того, чтобы мы могли считать себя хорошо обеспеченными?
Безопасность снабжения – под этим мы подразумеваем гарантированное и бесперебойное удовлетворение базовых потребностей человека: в еде, питьевой воде, жилище, энергии, медицинском обслуживании и образовании. Наши представления о том, что эти базовые нужды включают в себя, в течение прошедшего столетия все расширялись, а в последние несколько десятилетий совсем вышли из берегов. В пылу технического прогресса и погоне за сверхъестественными экономическими индикаторами был совершенно упущен из виду «парадокс обеспеченности»: если все родители стремятся к тому, чтобы дать детям все самое лучшее, но в какой-то момент перепутали лучшее с большим, в результате всем детям достанется худшее. Гарантированное удовлетворение потребностей растущего населения на ограниченной планете не может означать рост потребления.
Поэтому когда противники самоограничения спрашивают, как мы будем обходиться, что уменьшит боль от потерь, ответ может быть таким: мы инвестируем в мир и в уверенность в обеспечении своих нужд послезавтра. А представьте себе, что когда-нибудь африканские, латиноамериканские и азиатские страны откажутся экспортировать нам свое сырье и решат использовать свои земли для самих себя?
Для разрешения «парадокса обеспеченности» первым шагом могла бы стать корректировка экономических подсчетов и, соответственно, цен. Цены на многие товары должны вырасти – настолько, чтобы отражать все реальные затраты, связанные с их производством, транспортировкой и переработкой отходов. Учет выбросов углекислого газа при ценообразовании – это попытка двигаться в правильном направлении. Цены должны не только влиять на те решения, которые вы принимаете как потребитель, но еще и формировать преимущества в издержках для тех инноваций, которые не создают выбросов парниковых газов. Другими словами, при формировании цен должен учитываться экологический ущерб, что приблизит нас к более объективному представлению о создании ценности. В этом могла бы помочь цифровая революция: приборы, отслеживающие CO2, или электронная маркировка отдельных видов сырья и компонентов продукции увеличат шансы на то, чтобы рынок был способен надежно и бесперебойно удовлетворять наши потребности в будущем.
Конечно, непросто сохранять ясную голову, выбирая между «больше» и «меньше». В конце концов, мы привыкли, что вещей в нашем распоряжении все больше и больше. Лучшим символом такого отношения является смартфон: музыка, фильмы, знания, контакты, товары – все в одном девайсе, чьи вычислительные способности в 120 млн раз превышают мощность бортовых компьютеров «Аполлона-11», который 50 лет назад совершил посадку на Луну.
Социолог Хартмут Роза в одной из своих лекций назвал это непрестанным стремлением к «расширению мирового присутствия» [
[43] ]. Наше современное общество ориентировано на то, чтобы постоянно пытаться в настоящем превзойти прошлое. Мы все время ощущаем потребность в росте – не только в технологической и экономической областях, но также в социальной и пространственной сферах. Каждая мода, каждая работа, каждое удовольствие, каждый отпуск должны завтра отличаться от вчерашних. А экономика внимания с помощью рекламы, саморепрезентации и захлестывающего нас потока информации добивается того, чтобы сроки истечения годности становились все короче.
Нам предоставляется все больше вещей и возможностей, причем каждая из них – в новых и новых разновидностях. Мы просто перегружены ими, как показал несколько лет назад эксперимент, проведенный двумя американскими психологами. Они установили в одном калифорнийском магазине деликатесов два столика и предлагали посетителям джем: на одном столике шесть разных сортов, на другом – 24. Вряд ли кого-то удивит, что столик, на котором ассортимент был шире, привлек больше посетителей, хотя в итоге они купили меньше, чем у того столика, где было только шесть разновидностей. Там людям предоставили узкий выбор, но им явно было легче принять решение. Радость от принятия решения не вырастает автоматически с увеличением возможных вариантов. Психолог Барри Шварц называет это «парадоксом выбора» [
[44] ].
Но на самом деле все еще запутаннее.
Подумайте, действительно ли ухудшится качество вашей жизни, если вы откажетесь от части разнообразия при покупках? К счастью, по этому поводу тоже существуют многочисленные исследования, и все они говорят об одном и том же: больше – не обязательно лучше. Расширение выбора не только приносит удовлетворение, но еще и вызывает беспокойство.
Но ведь тот конвейер, который превращает природу в благосостояние, приводится в действие не только нашим желанием получить больше, но и нашим страхом иметь меньше. Меньше, чем было у наших предков, меньше, чем у соседей, меньше, чем у людей, к чьему кругу мы хотим принадлежать, – именно этот страх и мешает нам поделиться с другими и ограничить себя. И чем сильнее в нашей культуре представление об успехе отождествляется с обладанием все большим количеством материальных благ – и прежде всего большим, чем у других, – тем быстрее движется лента конвейера.
Американский психолог Тим Кассер изучил последствия тотальной коммерциализации общества [
[45] ]. Исследуя влияние материалистического отношения к жизни на наше благополучие и самооценку, он выяснил, что материализм является одновременно и проявлением, и причиной нашей неуверенности и неудовлетворенности. Это происходит потому, что он апеллирует в первую очередь к сторонним, то есть поступающим извне, мотивациям и утверждениям. Тогда цена вещи или размер привлеченного мной внимания (слава, лайки, клики) отражают мою внутреннюю ценность. Как уже установила Марианна Маццукато в отношении товаров и услуг, такое понимание ценности ведет к утрате представления о том, кто является ценным членом общества. Что, если мы потеряем свою значимую работу или лишимся большого дома или же наши фолловеры неожиданно решат, что мы скучны? Вот уже наша самооценка под угрозой.
Кассер выяснил, что по мере укрепления материальной ориентации растет напряженность людей, их неуверенность, склонность к депрессиям.
