– Никогда больше не говорите со мной в таком гоне. Никогда. Не забывайте, кто я такой для вас.
– Я-то помню, кто вы такой, – парировал Ломен. Он сумел наконец подняться на ноги, но стоял нетвердо. – Именно вы сделали это со мной. Сделали без моего согласия. Поэтому имейте в виду – когда я не смогу удержаться от искушения и превращусь в «одержимого», я больше не буду бояться вас. Так вот, тогда я напрягу свою память, чтобы вспомнить, где вы находитесь, и приду к вам.
– Угрожаете, Ломен? – спросил Шаддэк. Он явно не ожидал таких слов от Уоткинса.
– Нет, – пояснил Ломен, – слово «угроза» здесь не подходит.
– Я вам советую одуматься. Помните – если со мной что-либо случится, компьютер «Солнце» выдаст команду, которую примут микросферы в вашем организме, и…
– …и тогда в одно мгновение все мы умрем, – закончил Уоткинс мысль Шаддэка. – Да, я знаю об этом. Вы мне об этом уже говорили. Если умираете вы, остальные умирают вместе с вами, так же как те фанатики в Джонстауне много лет назад. Они отправились на тот свет вслед за своим пастором Джимом Джонсом. Вы – наш Джим Джонс, Джим Джонс технотронной эры с сердцем из кварца и головой, набитой микросхемами. Нет, я вовсе не угрожаю вам, ваше преподобие, слово «угроза» – слишком сильное слово. Человек, угрожающий кому-либо, должен ощущать свою власть над другими, он должен пылать гневом. Я – один из Новых людей. Я не могу испытывать ничего, кроме страха. Мне ведом лишь страх. Страх. Нет, это не угроза. Ничего подобного. Это – мое обещание. Запомните, Шаддэк.
Шаддэк шагнул в коридор. Казалось, вместе с ним по коридору движется поток холодного воздуха. Когда Шаддэк приблизился к нему, Уоткинс почувствовал озноб.
Они долго смотрели друг другу в глаза.
Наконец Шаддэк нарушил молчание:
– Вы будете продолжать делать то, что я вам прикажу.
– У меня нет выбора, – ответил Уоткинс. – Вы сделали из меня человека, у которого никогда нет выбора. Я, несомненно, полностью в вашей власти, но меня удерживает вовсе не почтение к вам, а страх.
– Тем лучше, – сказал Шаддэк.
Он отвернулся от Ломена и пошел по коридору к гостиной и затем – к выходу из дома, в ночь, в дождь.
Часть вторая
Рассвет в преисподней
Я не мог расстаться с мыслью о том, что я причастен к неправедным и страшным делам. У меня было ужасное чувство бессилия.
Андрей Сахаров
Власть развращает, но в еще большей степени лишает рассудка; люди, причастные к власти, теряют дар предвидения и приобретают опасную торопливость в своих действиях.
Уилл и Ариэль Дюран
Глава 1
Перед рассветом, проспав всего час, Тесса Локленд очнулась от прикосновения чего-то холодного, затем почувствовала, что ее правую руку лижет горячий, шершавый язык. Во время сна рука свисала с кровати и почти доставала до пола. Кто-то пробовал ее ладонь на вкус.
Тесса в одно мгновение вскочила с кровати, не в состоянии даже вздохнуть от ужаса.
Ей только что снилась бойня в «Ков-Лодже», снились увиденные мельком твари, с их скользящей и быстрой походкой, с их угрожающими клыками и изогнутыми, острыми, словно бритва, когтями. Ей показалось, что ночной кошмар воплотился в реальность, что чудовища захватили дом Гарри и прикосновение к ее руке есть не что иное, как игра с жертвой, за которой последует неожиданная, зверская хватка.
Но это был всего лишь Муз. Она смогла различить неясный силуэт собаки в слабом свете, проникавшем из-под двери, ведущей в коридор второго этажа. Можно было перевести дыхание и успокоиться. Муз положил передние лапы на матрас, он был явно не прочь забраться на кровать. Слабо повизгивая, он требовал к себе внимания.
Тесса хорошо помнила, что, войдя в комнату, закрыла за собой дверь. Она уже не раз убеждалась в сообразительности Муза и не удивилась тому, что собака оказалась в спальне. Ведь все двери в доме Гарри имели не круглые ручки, а рукоятки, которые можно было поворачивать, нажимая на них рукой или лапой.
– Скучно тебе? – спросила Тесса, почесывая ньюфаундленда за ушами.
Пес заскулил и придвинулся к ней ближе.
В окно застучали тяжелые капли дождя. Дождь был сильный, слышно было, как его струи рассекают листву деревьев, окружавших дом. От порывов ветра дрожали стекла.
– Как бы ни было тебе скучно, приятель, я чертовски хочу спать. Так что придется тебе отправляться восвояси.
Она перестала гладить пса. Муз понял, что от него требуется. Он снял передние лапы с кровати, нехотя побрел к двери, оглянулся, вышел в коридор и, постояв на распутье, свернул налево.
Слабый свет из коридора был едва заметен, но раздражал Тессу. Она встала и закрыла дверь. Еще не дойдя до кровати, она поняла, что ей уже не удастся быстро уснуть.
Одной из причин было то, что она не раздевалась ко сну – на ней были джинсы, рубашка и свитер, – она сняла только кроссовки и поэтому чувствовала себя довольно неуютно. Если она разденется, решила она про себя, то будет еще хуже, так как станет чувствовать себя совсем беззащитной и вообще не сможет заснуть. После того, что случилось в мотеле, Тесса хотела быть постоянно наготове.
Кроме того, она занимала единственную свободную спальню в доме – была, правда, и вторая, но в ней не было мебели, – где матрас и стеганое покрывало издавали запах плесени: комнатой не пользовались много лет. Это была спальня отца Гарри, ему же когда-то принадлежал и весь этот дом. Талбот-старший скончался 17 лет назад, через три года после возвращения Гарри с войны.
Тесса просила Гарри не беспокоиться насчет ее и не застилать постель. Она лежала поверх покрывала и могла, если станет холодно, забраться под него. Ей действительно стало холодно, она накрылась покрывалом, и в нос ударил еще более сильный запах плесени.
Сквозь шум дождя она услышала, как включился мотор лифта. Вероятно, Муз отправился на второй этаж. Интересно, он всегда по ночам бродит по дому?
Несмотря на страшную усталость, Тесса не могла заснуть, она была слишком встревожена событиями нынешней ночи. Надо было обдумать множество серьезных вещей.
Нет, она думала не о бойне в «Ков-Лодже». И не о тех несчастных, чьи обезображенные трупы поспешно сжигали в крематории. Не о Пауле Паркинс, разорванной в клочья какими-то неизвестными существами. Не об ужасных ночных преследователях. Конечно, все эти мрачные образы не могли не влиять на ход ее мыслей, но по большей части они были лишь фоном для ее размышлений о своей собственной жизни.
Ощутив дыхание смерти, Тесса более чем когда-либо осознавала свое бессилие перед мрачной гостьей. Жизнь не могла быть вечной. За работой, в суете дней, эта истина часто забывалась.
Теперь она не могла не думать об этом, ее мучили мысли о том, не напрасно ли она прожила свои годы, не растратила ли их даром. Да, работа доставляла ей радость. Да, она была счастливой женщиной, для Локлендов с их врожденным чувством юмора было просто глупо чувствовать себя несчастными. Но, если говорить честно, следовало признать, что она не получила от жизни того, чего действительно хотела. И если она будет продолжать жить так, как жила, то она этого и не получит.
