5
Олицетворением Февральской революции, её лидером и одновременно героем и любимцем петроградского городского фольклора стал председатель Временного правительства Александр Фёдорович Керенский. Он пользовался популярностью в народе, его любили.
Присяжный поверенный Александр Фёдорович Керенский впервые появился на политической арене Петербурга в качестве депутата 4-й Государственной думы от Саратова. Его заметили. А в 1913 году, после его резкого выступления в адрес Польши, за ним закрепилась репутация крупного политического деятеля. Этому способствовал и едва не разразившийся в Думе скандал. Один из депутатов вызвал Керенского за это антипольское выступление на дуэль, но тот вызова не принял, так как был принципиальным противником дуэлей, за что целый ряд политических партий и отдельные общественные деятели выразили ему своё особое уважение. С марта 1917 года Керенский входил в состав Временного правительства, а с 8 июля того же года стал его председателем.
Александр Фёдорович Керенский
С этого момента судьба Керенского пришла в тесное соприкосновение с судьбой другого политического деятеля той эпохи, лидера большевиков В. И. Ленина, идеологическому и пропагандистскому натиску которого Керенский должен был противостоять по должности. Впервые их судьбы переплелись заочно. Отец Керенского преподавал в той же гимназии, где учился будущий вождь русского бунта. У них было много общего. Они были земляками, оба — юристы по образованию, оба мечтали о смене политического и общественного строя в России, но пути к этому видели по-разному. Конституционный демократ Керенский, даже подписав указ об аресте лидера большевиков, не смог обеспечить исполнение этого указа, в то время как вождь мирового пролетариата Ленин вообще не останавливался перед выбором средств для уничтожения своих противников.
Александр Фёдорович Керенский на Невском проспекте
Сам Александр Фёдорович был о себе исключительно высокого мнения. На публике обычно появлялся с рукой, заложенной за обшлаг сюртука. По семейной легенде, этот наполеоновский жест появился у него после того, как, ежедневно здороваясь с тысячами людей, однажды он повредил кисть и решил использовать это «счастливое» обстоятельство в своих целях. А после того как в Петрограде родилась легенда, что председатель Временного правительства Александр Керенский заказал обеденный сервиз с монограммой «Александр IV», за ним надолго закрепилось это царское прозвище. Четвёртым в народе он числился после императора Александра III.
Одновременно в Петрограде распространились легенды о том, что, перебравшись в Зимний дворец, Керенский полюбил спать на кровати императрицы. Его прозвали «Мадам Керенский» или «Александра Фёдоровна». Помните, у беспощадного Владимира Маяковского в поэме «Хорошо!»:
Завтра, значит. Ну, несдобровать им!
Быть Керенскому биту и ободрану!
Уж мы подымем с царевой кровати
Эту Александру Фёдоровну.
Маяковский не был одинок в желании изменить гендерный статус Керенского. «Дедушка русской революции» Георгий Валентинович Плеханов окрестил его: «Сара Бернар из Царевококшайска», совместив в одной безжалостной метафоре ослепительную на тот момент политическую славу Александра Фёдоровича с его якобы провинциальным происхождением. До 1919 года Царевококшайском назывался город Йошкар-Ола. Что же касается сравнения Керенского с всемирно известной французской актрисой, то достаточно вспомнить, что о ней говорили восторженные критики, чтобы этот образ немедленно всплыл при одном упоминании об Александре Фёдоровиче: «Г-жа Сара Бернар как бы создана для изображения удручённого скорбью величия. Все её движения исполнены благородства и гармонии. Встанет ли она или сядет, пойдёт или повернётся, длинные складки её вышитого серебром платья ложатся вокруг неё с поэтической грацией».
Есть и другие довольно любопытные свидетельства о бытовавшем в народе женском прозвище Керенского. Вот только один пример. 22 октября 1917 года группа петроградских футуристов под руководством Велимира Хлебникова выпустила манифест, в котором фамилия председателя Временного правительства дана в женском роде: «Считать Временное Правительство временно несуществующим, а главнонасекомствующую А. Ф. Керенскую находящейся под строгим арестом».
На долгие годы сохранилась легенда, сделавшая Керенского в глазах победившего пролетариата жалким трусом, предателем, в самый ответственный момент покинувшим своих товарищей. Суть легенды сводилась к тому, что вместо незамедлительного принятия решительных мер по спасению страны от большевиков Керенский покинул Петроград, переодевшись в женское платье. Или, как утверждает современный детский школьный фольклор, убегая из Петрограда, «Керенский превратился в женщину».
Сбежал в униформе женской
Буржуйский холуй Керенский.
Частушки на эту пикантную тему распространялись в Петрограде с бешеной скоростью:
В последних числах октября
Скандал невиданный случился.
С постели бывшего царя
Керенский кубарем скатился.
Чего только не говорили о председателе Временного правительства среди дезертировавших с фронта солдат и полуграмотных мужиков, поверивших обещаниям ленинских комиссаров! О нём сочиняли пословицы: «Керенский плут, моряков впрягал в хомут, в Питере бывал, на полу спал, как бы не упал», придумывали прозвища, самыми мягкими из которых было «Херенский» и «Главноуговаривающий», распевали частушки:
Я на бочке сижу,
А под бочкой виноград.
Николай пропил Россию,
А Керенский — Петроград.
Женщин 1-го Петроградского батальона, в октябре 1917 года посланных по распоряжению Временного правительства на защиту Зимнего дворца, прозвали «Суки Керенского», а самого Керенского с тех пор называли «Мадам Керенский». Появилась даже легенда, что накануне своего бегства он, под охраной Женского батальона, с лопатой в руках что-то закапывал вблизи Александровской колонны. Уж не клад ли?
Легенда о бегстве Керенского пережила его самого, умершего в эмиграции в 1970 году. На самом деле, как пишет сам Александр Фёдорович, он всего лишь «решил прорваться через все большевистские заставы и лично встретить» подходившие, как ему казалось, верные Временному правительству войска. И далее: «Вся привычная внешность моих ежедневных выездов была соблюдена до мелочей. Сел я, как всегда, на своё место — на правой стороне заднего сиденья в своём полувоенном костюме, к которому так привыкло население и войска».
