Страна оказалась в полной изоляции. Как точно сформулировал городской фольклор, «От Востока Советский союз отделяет Великая китайская стена, а от Запада — Великая Октябрьская революция». Рассказывают, что в 1918 году французское правительство обратилось к Ленину с просьбой вернуть во Францию «бастильский архив», некогда оказавшийся в России, но «являющийся национальной ценностью французского народа», на что Ленин будто бы ответил: «Советское правительство признаёт, что бастильский архив является национальной ценностью французского народа и торжественно обещает возвратить его во Францию на другой же день после установления там Советской власти».
Осмысление городским фольклором такого яркого исторического события, как Октябрьская революция, или переворот, как характеризовали события октября 1917 года в первые годы новой власти сами большевики, продолжается до сих пор. В одном из анекдотов Луначарский обратился к известному литератору: «Мы решили поставить памятник Достоевскому. Что бы вы посоветовали написать на пьедестале?» — «Достоевскому от благодарных бесов», — последовал ответ. Вряд ли многие из новых петроградцев были знакомы с романом Достоевского «Бесы», но представление об этих исчадиях ада существовало. В 1920-х годах петроградцы рассказывали легенду о неких питерских грабителях, которые, очистив ювелирный магазин, будто бы оставили на прилавке записку: «Ленин умер, но дело его живёт».
Безжалостное и беспощадное время оставляет среди нас всё меньше и меньше участников и очевидцев той революционной поры. Вот старый горец встречает своего друга: «Послушай, помнишь, ты мне в семнадцатом году рассказывал о какой-то заварушке в Питере? Так чем всё это тогда кончилось?» Или два старика встречаются в трамвае: «Слушай, а я тебя помню!» — «Чего ты помнишь?» — «Да мы вместе Зимний брали, ты ещё на ступеньки упал, за пальто зацепился, и винтовка в сторону полетела. Было такое?» — «Да вроде было. А как ты меня узнал-то?» — «Да как же — по пальто и узнал». А вот ещё анекдот. Стоят под аркой Главного штаба два глубоких старика и вспоминают, глядя на Дворцовую площадь: «А помнишь, вон там мы залегли с пулемётом…» — «А помнишь, вон там стояли наши с Путиловского…» — «А помнишь…» — «А помнишь…» — «Да-а, поторопились… поторопились…»
Ветераны уходили, унося с собой тяжкое бремя ответственности за случившееся. На смену им приходили новые поколения. К счастью, души детей не были отягощены комплексами. Их неожиданные взгляды на историю, их блестящие оговорки при устных ответах и гениальные ошибки в письменных сочинениях давно вошли в золотой фонд петербургского городского фольклора. Приводим только некоторые образцы, многие из которых предоставлены петербургским художником и писателем Леонидом Каминским из своего собрания:
«Почему так быстро взяли Зимний дворец?» — «Потому что лестницы там были слишком широкие».
«Кого свергли в 1917 году?» — «Зимнее правительство».
«Революционные матросы ворвались в Зимний дворец, но бежали по паркету осторожно, чтобы не портить искусство, принадлежащее народу».
«Табун солдат ворвался в Зимний дворец, вытащил из-под стола Временное правительство и посадил в Брестскую крепость».
«Что по плану Ленина нужно было захватить в первую очередь?» — «Телеграфные столбы».
«В 1917 году происходила великая октябрятская революция».
«Каждый год седьмого ноября в нашей стране совершается революция».
«Соревнование на батуте впервые придумал неизвестный матрос, который, ворвавшись в 1917 году в Зимний дворец, увидел кровать Николая II».
Со временем фразеологическое сочетание «Штурм Зимнего», которое в системе большевистской идеологии играло вполне определённую роль, стало приобретать второй, третий, четвёртый смыслы. «Штурм Зимнего» у курсантов военных училищ стал обозначать стремительный личный туалет перед утренней поверкой; у школьников — вход в школу, очередь в раздевалку или к прилавку буфета, у покупателей — очередь к прилавку. Среди актёров бытует известная формула успеха: «Берём сцену штурмом, как большевики
Зимний в 1917 году». Правда, в последнее время на это появился не менее известный ответ: «Но какой толк от того, что они его взяли». А характеристика обыкновенного, ничем не выдающегося человека сводилась к расхожей формуле: «Зимний не брал, с Лениным не встречался».
И, наконец, следуя недавней, недоброй памяти партийной методологии изучения истории, подведём итоги: «Каковы основные итоги Великой Октябрьской социалистической революции?» — «Дров наломали, а топить нечем»; и сделаем выводы: «Ленинград — колыбель трёх революций, но нельзя же вечно жить в колыбели» и «Ленинград — это колыбель революции, а в колыбели надо спать спокойно».
Революция в городском фольклоре превратилась в «Кроволюцию» и «Разволюцию». Народ понял, что, поддавшись на посулы большевиков и свергнув Николая, «Об НИ КОЛА ились», то есть НИ КОЛА, ни двора ни у кого не осталось.
В Петрограде на беду
Аж в семнадцатом году
Дали всем билет бесплатно
В коммунизм и обратно.
И ещё один студенческий анекдот. «Ты куда?» — «На экзамен по научному коммунизму». — «Если бы коммунизм был научным, сначала попробовали бы на собаках».
4
Бесспорными лидерами большевиков, возглавившими вооружённый переворот, начавшийся в Петрограде 25 октября 1917 года, были Владимир Ильич Ленин и Лев Давидович Троцкий. Степень участия и роль каждого из них в октябрьских событиях в официальной историографии во многом определилась последующей политической судьбой того и другого.
Владимир Ильич Ленин
Один из них на несколько послереволюционных лет стал не только главой партии, но и государства и в этом почётном статусе пребывает до сих пор. Другой в результате внутрипартийной борьбы подвергся жестокой критике, попал в опалу, изгнан из страны и в конце концов зверски убит не без непосредственного участия бывших друзей, соратников и однопартийцев. В результате на протяжении всей истории Советского государства роль Ленина не только всячески подчёркивалась, но и преувеличивалась, в то время как роль его соратника Троцкого преуменьшалась, а там, где это было возможно, просто сводилась на нет или умалчивалась. В этом смысле трудно переоценить значение городской мифологии, более свободной и независимой, нежели официальная история, и уделявшей одинаковое внимание как тому, так и другому. Оба стали не только героями, но и любимцами петербургского городского фольклора.
Образ Ленина, искажённый и доведённый стараниями партийных функционеров до глянцевой плакатной безликости, может быть, как никакой другой, нуждается в особом, дополнительном взгляде, ракурсе, который многие десятилетия был не просто предосудительным, но зачастую и небезопасным. Попробуем взглянуть на вождя революции сквозь призму городского фольклора, который, несмотря на невероятно тяжёлые годы, не только сохранился, но и умножился за счёт появления новых, более поздних и вообще современных легенд, анекдотов, частушек и других форм низовой культуры.
