Прозрел Горький поздно, но просто полемикой не ограничился. Хорошо понимая долю своей вины в случившемся, он старался если и не искупить её полностью, то по возможности как-то смягчить. По воспоминаниям современников, в то время Горький буквально помогал выживать многим петербуржцам. Сохранилась легенда о том, как в голодном Петрограде он выдавал справки самым разным дамам — знакомым и незнакомым — приблизительно одинакового содержания: «Сим удостоверяю, что предъявительница сего нуждается в продовольственном пайке, особливо же в молочном питании, поскольку беременна лично от меня, буревестника революции». Срабатывало будто бы безотказно. Так Горький ещё раз подтвердил своё революционное прозвище: «Буревестник революции».
Нина Берберова вспоминает, что в доме на Кронверкском проспекте, где жил Горький, царил «дух постоялого двора». У него всегда кто-то гостил или ночевал, и ежедневно в доме ели и пили. Здесь же обсуждались вопросы помощи политзаключённым по линии Международного Красного Креста. Власти это раздражало. Однажды Ягода спросил жену Горького, Екатерину Павловну Пешкову: «Когда вы закроете вашу лавочку?» — «На следующий день после того, как вы закроете свою», — дерзко ответила она. А когда Ленину на неё жаловались, он говорил: «Не трогайте их, у них такие связи!»
В 1919 году в Петрограде по инициативе и при поддержке Горького организуется знаменитый Дом ИСКусств, вошедший в литературную историю Петербурга под аббревиатурой «ДИСК». В нём жили и работали так называемые «ОбДИСКи» — то есть ОБитатели Дома ИСКусств. Среди них были Осип Мандельштам, Мариэтта Шагинян, Александр Грин, Ольга Форш, Николай Гумилёв и многие другие члены так называемой «писательской коммуны». Дом искусств в то время стал признанным центром культурной жизни Петрограда. Здесь проводились литературные вечера, художественные выставки, устраивались лекции и концерты, встречи знаменитых иностранных гостей.
Дом находился на углу Невского проспекта и реки Мойки, в здании, построенном в своё время для обер-полицмейстера Санкт-Петербурга Н. И. Чичерина. С середины XIX века дом этот перешёл в собственность знаменитых петербургских купцов Елисеевых, которые, по легенде, сразу после большевистского переворота замуровали в его стены пресловутое «елисеевское серебро». По воспоминаниям очевидцев, обитатели Дома искусств — писатели и художники, сценаристы и режиссёры — после очередного получения «особо экзотического пайка, состоявшего из лаврового листа и душистого перца, с голодным блеском в глазах бросались выстукивать коридоры».
Своё существование Дом искусств, или «Сумасшедший корабль», по выражению Ольги Форш, прекратил в 1922 году, оставив по себе память в многочисленных воспоминаниях как в мемуарной, так и в художественной литературе.
То ли флигель, то ль пристройка,
То ли зодчества венец.
Угол Невского и Мойки,
Елисеевский дворец.
Поэтическая Мекка,
Отправлявшая с крыльца
Из Серебряного века
В век железа и свинца.
В чёрный век расстрельных списков,
Тюрем, ссылок, лагерей
Не покинули обДИСКи
Сумасшедших кораблей.
Но какой-то льстивый голос
Убедить сумел людей
В том, что новый бог не Кронос,
Пожирающий детей.
И, впадая в эту веру,
Шли безвременно во тьму
Гумилёв — ко рву расстрела,
Мандельштам — на Колыму.
В эмиграцию, в аскезу,
Отрекаясь от икон,
В век свинца и в век железа
Из серебряных времён.
Далеко ли это, близко,
Только, вглядываясь в мглу,
Тени питерского ДИСКа
Вижу в окнах на углу.
Вижу всех, лишённых крова
Под всеобщее «Ура!» —
Над могилой — Гумилёва,
Мандельштама — у костра.
Время делает добрее,
Даже если ты Прокруст.
Пусть вам будет Мавзолеем
Петербургский Дом ИСКуств.
Поэтическая Мекка,
Звёзд мерцающих огни.
Тень Серебряного века,
Сбереги и сохрани!*
В 1920 году по инициативе Горького в великокняжеском дворце Владимира Александровича на Дворцовой набережной открылся Дом учёных, завхозом в котором работал известный владелец знаменитого ресторана «Вилла Родэ», друг Горького отставной полковник Адолий (Адольф) Сергеевич Родэ. По воспоминаниям современников, в то тяжёлое и голодное время он много сделал, чтобы облегчить жизнь петроградским учёным. К нему в Петрограде относились с достаточным уважением, а Дом учёных в то время называли: «РОДЭвспомогательное учреждение» или «РОДЭвспомогательный дом».
Максим Горький скончался в подмосковных Горках, на 69-м году жизни, 18 июня 1936 года около 11 часов утра. По воспоминаниям свидетелей его смерти, с последним ударом сердца писателя сверкнула молния, раздался гром и над Горками разразилась гроза. Существует легенда, что в последние месяцы жизни Горький много плакал и просил, чтобы его отпустили в Европу. Впрочем, слёзы, пожалуй, были его самым слабым местом. Он плакал всегда. Сидя в театральном зале, читая собственные произведения, встречаясь с друзьями, посещая заключённых, выступая на собраниях и митингах. Сразу после смерти поползли слухи о том, что Горького отравили. Якобы Сталин, зная, что Горький любит сладкое, подарил ему коробку отравленных конфет. Вместе с Горьким умерли два санитара, которых он угостил конфетами.
Но продолжим рассказ о Гражданской войне и первой блокаде, постигшей наш город. Кроме продовольственного голода, в Петрограде острейшим образом дал о себе знать голод топливный. Практически прекратилось снабжение города нефтью, углём, дровами. Город впервые столкнулся с проблемой холода. Появились первые временные переносные печи, известные в истории как «буржуйки» и «пролетарки». Их различие состояло в том, что «буржуйки» складывались из кирпича и по стоимости были доступны далеко не каждому, а «пролетарки» изготавливались из жести и стоили не так дорого.
Во время второй блокады Ленинграда в 1941–1944 годы эти давно забытые лёгкие переносные железные печурки из жести с выводом дымовой трубы в форточку, впервые появившиеся в Петрограде времён Гражданской войны, вновь вернулись в квартиры ленинградцев. Правда, в отличие от «буржуек» того времени, когда они были атрибутом быта «недобитых буржуев», в военном Ленинграде они стали обязательным элементом блокадной жизни. Их стали называть «буржуйками». А название «пролетарки» забыли и затем вычеркнули из повседневного обихода, а может быть, зря.
Память о блокадных буржуйках до сих пор сохраняется среди современных пожилых петербуржцев. На полу старых ленинградских квартир сохранились тёмные следы от них. Старые блокадники суеверно хранят их, убеждая себя в том, что если их уничтожить, война вновь придёт в город.
Вместо эпилога
«Что делать?»
Извечные русские вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?» не более чем попытка снять тяжесть вины с плеч одних и возложить груз ответственности на плечи других. «Радищев — первый русский революционер», «Герцен разбудил декабристов», «Толстой — зеркало русской революции», «Горький — буревестник революции» — вот едва ли не официальные оценки деятельности писателей и публицистов в предреволюционную пору. А как же? Они же «инженеры человеческих душ». Это они формулируют и внедряют в сознание масс идеи, провоцируя эти массы на реализацию этих идей. Пожалуй, только фольклор, демонстрируя вековую мудрость массового народного сознания, не торопится с выводами. Он менее категоричен в оценках и не претендует на истину в последней инстанции. Хотя героями и носителями идей в контексте наших рассуждений фольклор избрал всё тех же «инженеров».
