И действительно, на кухне от моей неуклюжести не остается и следа. Когда дело доходит до выпечки, я Джин Келли
[11]
, я — Фред Астер
[12]
, я — само изящество.
После нашего обеда отцу предстояло идти на работу, мне — нет. Готовясь к первому из пяти ужасных дней, предсказанных дедушкой Джозефом, я взял недельный отпуск.
Начали мы с ачмы, грузинского блюда, — тончайших слоев теста, которые перемежались со слоями сыра и масла, с золотистой корочкой поверху.
В то время я еще жил с родителями, поэтому отец и сказал:
— Тебе следует оставаться дома с полуночи до полуночи. Не высовывайся. Спи, читай, смотри телевизор.
— Тогда случится вот что, — встряла бабушка Ровена, — он упадет с лестницы и сломает шею.
— Не пользуйся лестницей. — предложила мать, оставайся в своей комнате, сладенький. Еду я буду тебе приносить.
— Тогда, скорее всего, сгорит дом, — не сдавались Ровена.
— Нет, дом не сгорит, — возразил отец. — Электрическая проводка хорошая, плита новая, дымоходы в обоих каминах недавно прочистили, на крыше установлен громоотвод, а Джимми не играет со спичками.
В 1994-м Ровене исполнилось семьдесят семь лет, двадцать четыре года она прожила вдовой, так что отгоревала положенное. Женщиной она была хорошей, но уж больно упрямой. Ее попросили взять на себя роль адвоката дьявола, и она упорно гнула свое.
— Если не будет пожара, то взорвется газ.
— Ровена, — пытался урезонить ее отец, — во всей истории Сноу-Виллидж не было случая, когда взрыв бытового газа уничтожал дом.
— Тогда на дом упадет авиалайнер.
— Да, такое в наших местах случается раз в неделю, — вздохнул отец.
— Все всегда бывает впервые, — ответила Ровена.
— Если наш дом может стать первым, на который упадет авиалайнер, то с той же вероятностью в соседнем доме могут поселиться вампиры. Однако, будь уверена, с завтрашнего дня я не начну носить на шее чесночное ожерелье.
— Если не авиалайнер, то самолет «Федерал экспресс»
[13]
, набитый посылками.
Отец вытаращился на нее, покачал головой:
— «Федерал экспресс»!
Мать сошла нужным вмешаться:
— Мама хочет сказать, если судьба заготовила для нашего сына какую-то пакость, ему от нее не укрыться. Судьба есть судьба. Она его найдет.
— Может, самолет «Юнайтед парсел сервис»
[14]
.
За тарелками дымящегося супа-пюре из цветной капусты и белой фасоли с эстрагоном мы решили, что оптимальный для меня вариант — провести завтрашний день точно так же, как любой нерабочий день, разве что проявлять во всем большую осторожность.
— С другой стороны, — указала бабушка Ровена, — именно осторожность может привести его к смерти.
— Что ты такое говоришь, Ровена? Как осторожность может привести к смерти? — удивился отец.
Бабушка отправила в рот ложку супа, чмокнула губами, чего никогда не делала до того, как ей не стукнуло семьдесят пять, зато потом чмокала часто и с удовольствием.
На полпути от семидесяти к восьмидесяти годам она решила, что своим долголетием заработала право не отказывать себе в маленьких жизненных удовольствиях. Поэтому чмокала губами, шумно высмаркивалась (за столом — никогда) и после каждого блюда клала ложку и/или вилку на тарелку рабочим концом к краю, тогда как ее мать, знаток этикета, учила Ровену, что, поев, ложку и/или вилку нужно оставить на тарелке рукояткой к краю.
Ровена чмокнула губами вторично и объяснила, каким образом осторожность может быть опасной:
— Предположим, что Джимми нужно перейти улицу, но он опасается, что может угодить под автобус…
— Или под мусоровозку, — вставила мама. — Такие большие грузовики на наших узких улицах. Если откажут тормоза, что их остановит? Конечно же, они въедут прямо в дом.
— Автобус, мусоровозка, даже разогнавшийся катафалк, — покивала Ровена.
— А с какой стати катафалку разгоняться? — полюбопытствовал отец.
— Разогнавшийся или нет, он остается катафалком, — ответила бабушка. — Разве это не ирония судьбы — угодить под колеса катафалка? Видит бог, у жизни совсем не те шутки, какие показывают по телевизору.
— Шутки жизни телезрители не поймут, — заметила мама. — Их способность воспринимать истинную иронию напрочь убил сериал «Она написала убийство».
— То, что проходит на ти-ви за шутку, на самом деле огрехи сценария, — поддакнул отец.
— Куда больше мусоровозок я боюсь огромных бетономешалок, которые на ходу перемешивают бетон. Мне всегда кажется, что вращающийся кузов внезапно сорвется, покатится по улице и раздавит меня.
— Хорошо, — кивнула Ровена. — Значит, наш мальчик боится встречи с бетономешалкой.
— Не то чтобы боюсь, — поправил я бабушку, — остерегаюсь.
— Итак, он стоит на тротуаре, смотрит налево, потом направо, осторожничает, выжидает… и вот потому, что он стоит на тротуаре слишком долго, его сбивает падающий сейф.
Отец, как мог, сдерживался, чтобы не прервать столь интересные дебаты, но тут его терпение лопнуло.
— Падающий сейф? Откуда он мог упасть?
— Естественно, из окна высокого здания, — ответила бабушка.
— В Сноу-Виллидж нет высоких зданий, — запротестовал отец.
— Руди, дорогой, — подала голос мама, — ты забываешь про отель «Альпийский».
— В нем всего пять этажей.
— Сейф, пролетевший пять этажей, расплющит нашего мальчика, — настаивала бабушка. Потом добавила, повернувшись ко мне, сочувственным тоном: — Извини. Я тебя расстроила, дорогой
— Отнюдь, бабушка.
— Боюсь, это чистая правда.
— Я знаю, бабушка.
— Он бы тебя расплющил.
— Безусловно, — согласился я.
— Это такое ужасное слово — расплющил!
— Да уж, наводит на размышления.
— Мне следовало подумать, прежде чем произносить его. Лучше бы я сказала «убил».
И в красноватом свете свечи Ровена одарила меня улыбкой Моны Лизы.
Я перегнулся через стол и похлопал ее по руке.
Отцу, как шеф-кондитеру, постоянно приходится смешивать множество ингредиентов в точной пропорции, поэтому он уважает математику и причинно-следственную связь гораздо больше матери и бабушки. У них более идеалистический склад ума, и логика у них далеко не в том почете, что у отца.
