Но вскоре выяснилось, что Лорри не из тех, кто долго дуется и копит в себе-злобу. Не прошло и двух минут, как она заговорила, а мы вновь стали друзьями и заговорщиками.
— Кучерявый — слабое звено, — шепнула она.
Я полюбил хрипотцу в ее голосе, но мне так хотелось, чтобы она сказала что-нибудь дельное.
В этот самый момент Кучерявый закреплял пластиковую взрывчатку у основания колонны, поддерживающей потолок. С пластитом он обращался так же непринужденно, как ребенок — с пластилином.
— Мне он не кажется слабым звеном, но ты, возможно, права, — я хотел избежать очередной конфронтации.
— Поверь мне, он — слабое звено.
Работая со взрывчаткой обеими руками, Кучерявый держал детонатор во рту.
— Ты знаешь, почему он — слабое звено? — не унималась Лорри.
— Мне не терпится услышать.
— Я ему нравлюсь.
Я досчитал до пяти, прежде чем ответить, для того чтобы по интонациям моего голоса она не подумала, будто я с ней спорю.
— Он хочет тебя убить.
— До того.
— Что до того?
— До того, как он спросил этого улыбчивого красавчика, сможет ли он меня убить, он совершенно ясно выразил романтический интерес.
На этот раз я досчитал до семи.
— Насколько я помню, — опять же я надеялся, что говорю лишенным эмоций голосом, — он хотел тебя изнасиловать.
— Кого не находят привлекательной, не насилуют.
— Как раз насилуют. Такое случается постоянно.
— Может, ты бы и изнасиловал, — ответила она, — но не большинство мужчин.
— Изнасилование — это не секс, — объяснил я. — Власть.
Она хмуро глянула на меня.
— Почему тебе так трудно поверить, что Кучерявый находит меня милашкой?
Я смог ответить, лишь досчитав до десяти.
— Ты — милашка. Ты даже больше чем милашка. Ты — потрясающе красивая женщина. Но Кучерявый не из тех, кто способен влюбиться.
— Ты серьезно?
— Абсолютно. Кучерявый может только ненавидеть.
— Нет, я про другое.
— В смысле?
— Милашка, больше чем милашка, потрясающе красивая женщина.
— Ты — самая ослепительная красавица, с какой мне доводилось встретиться. Но ты должна…
— Это так приятно. Но я не в восторге от своей внешности, хотя комплименты мне нравятся, как и
любой другой девушке. Тем не менее я предпочитаю правду. К примеру, знаю, что мой нос далек от идеала.
Носач появился из соседней комнаты, склонился над груженной взрывчаткой ручной тележкой, напоминая тролля, раздумывающего над тем, достаточно ли шалфея и масла в ребенке, который в этот самый момент запекается в духовке.
С зажатым в зубах детонатором, Кучерявый высморкался в руку, потом вытер ее о рукав. Маньяк подготавливал последние детонаторы. Заметив, что я смотрю на него, помахал рукой.
— У меня заостренный нос.
— Хорошо, может, и заостренный, — согласился я, не желая с ней спорить, — но он заострен идеально.
— И у меня проблема с зубами.
Мне ужасно хотелось схватить ее восхитительно полные губки, раздвинуть их, внимательно один за другим изучить все зубы, словно у скаковой лошади, а потом заявить, что никаких изъянов нет.
Вместо этого я улыбнулся и ответил спокойным голосом:
— С твоими зубами все в порядке. Они белые и ровные, безупречные, как жемчужины.
— В этом все и дело. Они не выглядят настоящими. Люди думают, что у меня вставные зубы.
— Никому в голову не может прийти мысль, что у такой молодой женщины могут быть вставные зубы.
— Шилсон Строуберри.
Как я ни напрягал свои мозги, не мог понять, о ком она говорит.
— Кто такая Шилсон Строуберри?
— Моя подруга, моего возраста, организует прыгательные туры.
— Прыгательные туры?
— Собирает группы тех, кто хочет прыгнуть с моста или откуда-нибудь еще, и возит их по миру.
— Я и представить себе не мог, что можно заработать на жизнь прыгательными турами.
— Дела у нее идут очень хорошо, — заверила меня Лорри. — Только мне не хочется думать, во что со всеми этими прыжками превратятся через десять лет ее груди.
Я не нашелся, что на это и сказать. Гордился тем, что мне удалось так долго поддерживать разговор, несмотря на его неожиданные повороты. И решил, что заслужил короткую передышку.
А Лорри продолжила, не переводя дыхания:
— Шилсон потеряла все свои зубы.
Я заинтересовался:
— Как ей это удалось? Неудачно приземлилась?
— Нет, ее работа тут ни при чем. Упала с мотоцикла, ее потащило по асфальту, перевернуло, ударило лицом о береговой устой моста.
От сочувствия мои зубы так завибрировали, что какое-то время я не мог произнести ни слова.
— Челюсть ей восстановили, но вытащили все зубы, которые не сломались при аварии. Потом поставили имплантаты. Теперь она может грызть ими грецкие орехи.
— Учитывая, что она — твоя подруга, — я говорил совершенно искренне, — хотелось бы знать что случилось с береговым устоем.
— Практически ничего. Им пришлось смывать кровь. От нескольких камней что-то откололось, появилась маленькая трещина.
Ее лицо оставалось совершенно бесхитростным. Глаза не отрывались от моих. Если она меня и разыгрывала, то не подавала виду.
— Я хочу познакомить тебя с моими родителями.
— Ну-ну. У кого-то что-то с головой.
Моргнув, не очень понимая, о чем она, я огляделся, словно выходя из транса. Напрочь забыл про Носача, Кучерявого и улыбающегося маньяка.
Хотя на ручной тележке еще оставалась добрая половина брикетов, Носач выкатил ее через комнату и нишу в тоннель, по которому пришел с Кучерявым.
Синхронизировав последний таймер, безымянный маньяк протянул его Кучерявому вместе с ключом от наручников и наказал:
— Когда все закончишь, приведи крошку и быка с собой.
Быка! Маньяк был со мной одной комплекции, но, я уверен, не сравнивал себя с быком.
И вслед за Носачом ценитель пюре из пауков скрылся в тоннеле.
Мы остались наедине с Кучерявым. И чувствовали себя как наедине с Сатаной в садомазохистском крыле ада.
Лорри выждала минуту-другую, чтобы дать парочке психов отойти достаточно далеко, потом подала голос:
— Эй, мистер Кучерявый!
