На заднем сиденье Шеп проверил крепость очередного зуба и вновь объявил: «Как и должно быть, милорд».
– Но так скоро перейти с ним в режим диалога не удастся, – продолжил Дилан, – особенно если он в таком состоянии. Он не очень хорошо переносит волнения или отклонение от заведенного порядка. Оптимальный для него вариант – когда за весь день не происходит ни одного неожиданного события. Завтрак, обед и ужин подают в привычное время, каждая трапеза включает только те блюда – список их невелик, – которые он признает, ему не встречается много новых людей, которые пытаются заговорить с ним… вот тогда, пожалуй, с ним возможно завязать разговор и что-то от него узнать.
– Как и должно быть, милорд, – объявил Шеп, отнюдь не в подтверждение сказанного братом.
– Что с ним не так? – спросила Джилли.
– Ему поставили диагноз – аутизм, но с высоким потенциалом умственного и физического развития. Он никогда не буянит, в редких случаях охотно идет на контакт, поэтому однажды врачи предположили, что у него синдром Эспергера.
– Эс?..
– Эспергера, с ударением на «пер». Шеп все может делать, хотя иногда не так хорошо, как хотелось бы. Но, я думаю, не стоит выставлять диагнозы с такой легкостью. Он – просто Шеп, уникум.
– Как и должно быть, милорд.
– Он повторил эту фразу уже четырнадцать раз, – прокомментировал Дилан. – Сколько у человека зубов?
– Думаю… тридцать два, считая четыре зуба мудрости.
Дилан вздохнул.
– Слава богу, зубы мудрости ему удалили.
– Ты сказал, что ему нужна стабильность. Идут ему на пользу все эти мотания по стране?
– Как и должно быть, милорд.
– Мы не мотаемся. – В голосе Дилана послышались резкие нотки, словно вопрос Джилли задел его, хотя она не собиралась в чем-то укорять своего собеседника. – У нас есть определенный порядок, цели, к которым мы стремимся. Мы ездим не просто так. Только по делу. Путешествуем с комфортом. «Форд Экспедишн» – не фургон, запряженный лошадьми.
– Я хотела сказать, может, ему было бы лучше в специализированной лечебнице?
– Этого никогда не произойдет.
– Как и должно быть, милорд.
– Не все же эти заведения – гадюшники.
– Кроме меня, у него никого нет. Если отправить его в лечебницу, он останется совсем один.
– Может, ему там будет лучше.
– Нет. Его это убьет.
– Прежде всего там ему не позволят причинить себе вред.
– Он не причиняет себе вред.
– Только что причинил, – напомнила она.
– Как и должно быть, милорд.
– Это первый и единственный случай. Исключение. – Надежды в голосе Дилана было больше, чем убежденности. – Больше это не повторится.
– Ты и представить себе не мог, что такое вообще может случиться.
Хотя они уже превысили разрешенный предел скорости, а транспортный поток не позволял особо разгоняться, Дилан все сильнее давил на педаль газа.
Джилли чувствовала, что ему хочется уехать как можно дальше от мужчин на черных «Субербанах».
– Как бы быстро ты ни гнал, Шеп все равно остается на заднем сиденье.
– Как и должно быть, милорд.
– Безумный врач сделал тебе инъекцию, – Дилан не стал отвечать на ее реплику, – а часом позже, или около того, ты испытала…
– Я же попросила, насчет этого возьмем тайм-аут.
– И я тоже не хочу об этом говорить! – воскликнул Дилан. – О лечебницах, санаториях, интернатах, где люди становятся мясными консервами, где их кладут на полку и лишь время от времени смахивают с них пыль.
– Как и должно быть, милорд.
– Хорошо, – Джилли кивнула. – Извини. Я понимаю. Это действительно не мое дело.
– Совершенно верно, – согласился Дилан. – Шеп – не наше дело. Мое.
– Как и должно быть, милорд.
– Двадцать, – подсчитала Джилли.
– Но твое измененное состояние сознания – наше дело, не только твое, твое и мое, потому что оно имеет непосредственное отношение к инъекции…
– Мы не знаем этого наверняка.
Целая гамма чувств чередой промелькнула на широком, подвижном лице, как будто он действительно был мультяшным медведем, который вышел из анимационной реальности в настоящий мир, сбрил шерсть и принялся решать сложную задачу: сойти за человека. В результате черты его лица сложились в некую комбинацию, достойную Сильвестра, в тот самый момент, когда хитрый кот уговорил Твити спрыгнуть с обрыва.
– Вот это как раз мы знаем наверняка.
– Не знаем, – гнула свое Джилли.
– Как и должно быть, милорд.
– И мне термин измененное состояние нравится ничуть не больше, чем галлюцинация, – продолжила Джилли. – Превращает меня в какую-то идиотку.
– Не могу поверить, что мы спорим о терминологии.
– Я не спорю. Просто говорю, что мне не нравится.
– Если нам приходится об этом говорить, мы должны как-то назвать предмет нашего разговора.
– Тогда давай об этом не говорить, – предложила она.
– Ничего другого нам не остается. Что, по-твоему, мы должны делать? Мчаться неизвестно куда до конца жизни, нигде не останавливаться и не говорить об этом?
– Как это и должно быть, милорд.
– Раз уж мы заговорили о передвижении… ты слишком гонишь.
– Да нет же.
– На спидометре больше девяноста.
– Это кажется с твоего места.
– Правда? А что кажется с твоего?
– Восемьдесят восемь, – признал он и чуть снизил нажим на педаль газа. – Давай назовем это… мираж. Этот термин не подразумевает психической неуравновешенности или религиозной истерии.
– Как и должно быть, милорд.
– Я думаю, может, фантазм, – предложила Джилли.
– Фантазм меня вполне устроит.
– Но мираж, пожалуй, лучше.
– Отлично! Великолепно! И мы в пустыне, так что подходит идеально.
– Но в действительности это не мираж.
– Знаю, – заверил он ее. – Это что-то твое, особенное, уникальное, точного названия которому нет. Но, если этот мираж появился исключительно благодаря этой чертовой субстанции, которую вкололи в тебя… – Он замолчал, чувствуя, что она начнет протестовать. – Слушай, давай смотреть правде в глаза. Здравый смысл подсказывает, одно и другое взаимосвязаны.
– Значение здравого смысла зачастую преувеличивают.
– Только не в семье О’Коннер.
