В свете фар автомобилей, движущихся навстречу, и более мягком свечении приборного щитка глаза Дилана поблескивали, словно он так долго подавлял слезы, много слез, что в эти мгновения видел мир сквозь их океан. Теперь Джилли смотрела на него с куда большим сочувствием, чем прежде, даже этого сумрачного света хватало, чтобы понять, что он не просто печалится, а страдает от острой душевной боли. Он горевал, и горевал давно, очень горевал, словно его брат не просто был аутистом, но умер и ушел навсегда.
Она чувствовала себя горой туалетного сокровища.
Бесконечное небо. Бескрайняя пустыня. Шуршание шин по асфальту и мерное урчание двигателя создавали «белый» шум, который она быстро отключила, и у нее возникло ощущение, будто сидит она в мертвой тишине, какую можно найти лишь на лишенной атмосферы Луне. Она не слышала даже своего легкого дыхания, даже ударов сердца, даже пения своего церковного хора, который иногда приходил к ней в воспоминаниях, когда она мучилась одиночеством. Ей не хватало голоса, чтобы исполнять сольные партии, но она обладала слухом и чувством гармонии, и, стоя среди хористов и хористок, одетых одинаково, ощущала себя частью единого целого, чего не случалось с ней ни до, ни после. Иногда Джилли чувствовала, что решить необычайно сложную задачу – наладить контакт с аудиторией, сплошь состоящей из незнакомцев, заставить людей смеяться, иной раз против их воли, над глупостью и злобой – куда проще, чем свести на нет дистанцию между двумя людьми, чтобы хоть какое-то время они держались вместе. Бесконечное небо, бескрайняя пустыня и изоляция каждого забранного броней сердца – вот они, критерии непробиваемой отстраненности одного человека от другого.
На обочине дороги, то тут, то там, на темном гравии вдруг стали вспыхивать языки пламени, и на мгновение Джилли испугалась возвращения свечей в красных стаканчиках и перемещенных церковных скамеек, испугалась возвращения птиц-призраков и крови, которые могла видеть только она, но быстро поняла, что эти вспышки – отражение света фар «Экспедишн» от осколков разбитых бутылок, валяющихся на обочине.
Молчание разорвала не она, не Дилан, а тихий голос Шепа, который вдруг принялся повторять слоган из рекламного ролика: «Fries not flies, fries not flies, fries not flies…»
Джилли поначалу не поняла, чего это Шеп повторяет слоган рекламной кампании сети ресторанов, где она купила обед двумя часами раньше, но потом сообразила, что он, должно быть, прочитал эти слова на значке-пуговице, который пожилая продавщица прицепила на ее блузку.
– «Fries not flies, fries not flies…»
– Меня оглушили, когда я возвращался из этого ресторана с двумя пакетами, в которых лежал наш обед. Мы так и не поели. Полагаю, он голоден.
Когда Дилан убрал одну руку с баранки и коснулся нагрудного кармана гавайской рубашки, Джилли заметила, что у него такой же значок-пуговица. На фоне яркой расцветки разглядеть улыбающуюся жабу удалось не сразу.
– «Fries not flies, fries not flies…»
Когда Дилан отцепил значок, случилось неожиданное, в событиях этой и без того необычной ночи произошел еще один непредсказуемый поворот. Держа значок большим и указательным пальцем, потянувшись к консоли, что разделяла два передних сиденья, словно хотел положить значок в одно из отделений, Дилан внезапно завибрировал, не так чтобы сильно, не то что его передернуло, нет, сложилось впечатление, будто через него пропустили переменный электрический ток. Язык его застучал о нёбо, издавая необычный звук, отдаленно похожий на звуки, которые слышатся, когда заводишь автомобильный двигатель: «Ханнн-на-на-на-на-на-на-на-на…»
Ему удалось удержать руль левой рукой, но его нога в тот момент не ослабила нажим на педаль газа и не соскользнула с нее. Однако чуть позже скорость «Экспедишн» начала падать с очень опасных девяносто пяти миль в час до просто опасных восьмидесяти пяти, а потом снизилась до рискованных семидесяти пяти.
– Ханнн-на-на-на-на-на-на-на-на, – бормотал он, но с последним «на» отшвырнул от себя значок-пуговицу. И перестал вибрировать так же резко, как начал.
Маленький диск отскочил от окна дверцы со стороны пассажирского сиденья, пролетел в паре дюймов от лица Джилли, ударился о приборный щиток и исчез из виду среди лабиринта веток и мясистых листьев Фреда.
И хотя скорость внедорожника снижалась, Джилли это чувствовала, потому что ремень безопасности уже не так крепко прижимал ее к спинке сиденья, у нее создалось ощущение, что ее жизни угрожает серьезная опасность, а увеличить натяжение ремня времени нет. Поэтому она развернулась лицом к лобовому стеклу, левой рукой ухватилась за сиденье, с такой силой, что едва не разорвала кожаную обшивку, а правой – за поручень над дверцей со стороны пассажирского сиденья. А когда Дилан подтвердил, что на интуицию ей грех жаловаться, со всей силой вдавив в пол педаль тормоза, уперлась ногами в приборный щиток. Колени согнулись, приготовились амортизировать любой удар, она обратилась с молитвой к Деве Марии. Просила не уберечь от толстого зада, но спасти ее задницу, независимо от того, какие размеры она может принять в последующие годы.
Возможно, за две секунды скорость «Экспедишн» упала до шестидесяти миль в час, возможно – до пятидесяти, но они все равно ехали слишком быстро, чтобы здравомыслящий человек решился разворачиваться на такой скорости. Вероятно, Дилан О’Коннер и впрямь обезумел. Он отпустил педаль тормоза, крутанул руль влево, вновь нажал на нее, съехал с проезжей части.
Подняв облако пыли, «Экспедишн» развернулся на широкой обочине автострады. Гравий забарабанил по днищу. Звуки эти, понк-плинк-крэк, нервировали, словно автоматная стрельба. Оказавшись лицом к надвигающимся фарам, Джилли набрала полную грудь воздуха с жадностью приговоренной к смерти женщины, которая услышала свист опускающегося ножа гильотины. Она закричала, когда они развернулись на сто восемьдесят градусов, и ей не удалось использовать приличный синоним для feces, когда они продолжали поворачиваться, пока не остановились, нацелившись передним бампером на северо-восток.
Здесь восточную и западную половины автострады разделяла полоса шириной в шестьдесят футов, без оградительного рельса, и только низина мешала потерявшим контроль автомобилям выскочить на полосы встречного движения. В тот самый момент, когда внедорожник полностью остановился, а Джилли вновь набрала полную грудь воздуха, которого вполне хватило бы, чтобы переплыть под водой Английский канал, Дилан перенес ногу с педали тормоза на педаль газа и поехал вниз по склону, по диагонали пересекая разделительную полосу.
– Что ты делаешь? – спросила она.
Он же полностью сконцентрировался на спуске в низину, такой концентрации она не заметила в нем ни когда он смотрел на ее горящий «Девилль», ни когда говорил с поднявшим на себя руку Шепом в исповедальне заднего сиденья. Большущий, как медведь, он полностью занимал свою половину передней части кабины внедорожника. Даже при нормальных обстоятельствах (тех, что могли считаться нормальными за короткий период их знакомства) он нависал над рулем, а теперь вот нависал более агрессивно, наклонив голову к лобовому стеклу, сердито хмурясь, не отрывая глаз от участков низины, которую выхватывали из темноты фары внедорожника.
