Скорее ради Джилли, чем для того, чтобы подтвердить правильность собственного восприятия ситуации, Дилан подошел к столу и взмахом руки попытался скинуть собранный паззл на пол. Но не в его силах было сдвинуть хоть один элемент.
Десятилетний Шеперд, запертый в тюремной камере аутизма и полностью сосредоточенный на паззле, не отреагировал бы на их голоса, даже если бы услышал их. Но отпрянул бы или хотя бы моргнул при виде человека, который взмахом руки пытается порушить его работу. Он, однако, не прореагировал.
– Мы здесь невидимые, – сказал Дилан. – Можем видеть, но остаемся невидимыми. Можем слышать, но нас никто не услышит. Можем обонять торт. Можем чувствовать теплый воздух, идущий от нагревателя, и дышать им, можем ощупывать поверхности предметов, но не можем что-либо с ними сделать.
– Ты хочешь сказать, нам не дано ничего другого, потому что так хочет Шеп?
Шеперд продолжал наблюдать, как он сам, только помолодевший на десять лет, устанавливает недостающие элементы в ведерко с маками.
– Учитывая, что это за вечер, он этого хотеть не может. Просто не он устанавливает правила. Должно быть, так хочет Природа, и так оно и выходит.
Вероятно, Шеп мог отправить их в прошлое, но они могли только пройтись по этому прошлому, как по музею, ни на что не влияя.
– Прошлое – это прошлое. Изменить его невозможно, – отметил Дилан, сожалея, что другого не дано.
– Прошлым вечером Шеперд внезапно начал перечислять синонимы дерьма, но произошло это, хотя и не сразу, после того, как я попросила тебя не выражаться, поскольку этим ты напомнил мне моего отца.
– Ты не сказала, что я говорил, как твой отец.
– Видишь ли, я не люблю, когда ругаются. Он постоянно пересыпал свою речь ругательствами. Так или иначе ты сказал, что у Шепа особенное чувство времени, не такое, как наше.
– Он все воспринимает не так, как мы, не только время.
– Ты сказал, что, в отличие от нас, у него нет четкого разделения прошлого, будущего и настоящего.
– И вот мы здесь. Февраль 1992 года, более десяти лет тому назад, перед тем как все полетело в тартарары.
Из гостиной через открытую дверь долетели голоса, два голоса, о чем-то негромко спорившие.
Дилан и Джилли посмотрели на дверь, за которой находилась более ярко освещенная комната. Шеп помладше продолжал собирать паззл, тогда как Шеп постарше озабоченно наблюдал за ним.
В сердце и разуме Дилана неуемное любопытство сражалось с ужасом. Если бы к любопытству не примешивался страх, оно бы одержало быструю победу. Или если бы он мог повлиять на события этого давно минувшего вечера. Но он ничего не мог изменить, а потому ему не хотелось становиться свидетелем того, что он не увидел десятью годами раньше.
Голоса в гостиной стали громче, в них прибавилось злости.
– Дружище, – обратился Дилан к Шепу постарше, – убери нас из этого здесь. Отправь домой, но в наше время. Ты понимаешь меня, Шеп? Немедленно убери нас из прошлого!
Шеп помладше не слышал Дилана, Джилли или самого себя, прибавившего десять лет. Шеп постарше, который слышал каждое слово Дилана, не отреагировал, словно старший брат обращался не к нему, а судя по вниманию, с которым смотрел на самого себя, но более молодого, не собирался складывать их из прошлого в настоящее, более того, в этот момент никто и ничто не заставило бы его это сделать.
Когда перебранка в гостиной стала еще громче, руки Шепа помладше, которые только что летали от коробки с оставшимися элементами паззла к практически завершенной картинке, упали на стол, каждая с элементом, который так и не занял положенное ему место. Голова мальчика повернулась к открытой двери.
– Ох, – вырвалось у Дилана, внутри у него похолодело, потому что он все понял. – Нет, дружище, нет.
– Что? – озабоченно спросила Джилли. – Что не так?
За столом Шеп выпустил из рук элементы паззла и встал.
– Бедный малыш. – Голос Дилана переполняла боль. – Он все видел. Мы понятия не имели о том, что он все видел.
– Видел – что?
Здесь, вечером 12 февраля 1992 года, десятилетний Шеперд О’Коннер обошел обеденный стол и, волоча ноги, направился к открытой двери в столовую.
Двадцатилетний Шеп шагнул к нему, протянул руку, попытался остановить. Но его рука прошла сквозь Шеперда помладше, из далекого февраля, как сквозь призрак, ни на йоту не задержав его.
Глядя на свои руки, Шеп постарше сказал: «Шеп храбрый» – голосом, который дрожал от страха. Шеп храбрый. Вроде бы не восхищался десятилетним Шепом, а убеждал себя увидеть тот ужас, который, он это знал, ждал их за дверью.
– Убери нас отсюда, – настаивал Дилан.
Шеперд встретился с ним взглядом, и пусть это был визуальный контакт с родным братом, а не незнакомцем, такое всегда становилось для Шепа серьезным потрясением. В этот вечер, при сложившихся обстоятельствах, особенно. В его глазах читалась чудовищная ранимость, чувствительность, не защищенная броней, которой обладали обычные люди: эго, самооценкой, инстинктом психологического самосохранения.
– Иди. Иди и смотри.
– Нет.
– Иди и смотри. Ты должен увидеть.
Шеп помладше вышел из полутемной столовой в гостиную.
Разорвав визуальный контакт с Диланом, Шеп постарше настаивал: «Шеп храбрый, храбрый» – и побрел следом за собой, мужчина-мальчик следовал за мальчиком, из столовой в гостиную, стопы его тащили с собой чернильные пятна, которые сначала пятнали персидский ковер, потом паркет из светлого клена.
Дилан шел за ним, Джилли – за Диланом, к двери между столовой и гостиной.
Шеперд помладше миновал дверной проем, сделал еще два шага и остановился. Шеперд постарше обошел его и двинулся дальше.
Дилан и не ожидал, что один только вид матери, Блэр, еще не умершей, живой и здоровой, до такой степени потрясет его. В сердце будто впилась колючая проволока, горло пережало удавкой.
Блэр О’Коннер, совсем еще молодой, было всего сорок четыре года.
Он помнил ее такой нежной, такой доброй, такой терпеливой, красивой и умной.
Теперь же она открыла ему свою пламенную сторону: зеленые глаза сверкали от злости, черты лица заострились, она говорила, вышагивая взад-вперед, каждым движением напоминая мать-пантеру, готовую защищать своих детенышей.
Она никогда не злилась без причины, а такой злой Дилан не видел ее ни разу.
Мужчина, сумевший до такой степени разозлить ее, стоял у одного из окон гостиной, спиной к ней, к ним всем, живущим в том времени и прибывшим из будущего.
Не видя гостей-призраков, не осознавая, что Шеп помладше наблюдает за ней, стоя рядом с дверью, Блэр сказала: «Говорю вам, их не существует. А если бы они существовали, я бы никогда их не отдала вам».
