И однако такая жизнь имела свои плюсы, не последним из них стало осознание того, что он выполнил завет матери. Его привязанность к Шепу приобрела оттенок сверхъестественности, словно он каким-то образом услышал обещание умирающей матери, данное от его имени, хотя Шеперд никогда не повторял ее последних слов. Дилан мог поверить, что она приходила к нему во снах, которых он не помнил, и говорила о ее любви к нему и уверенности в его чувстве долга.
Десять лет, если не больше, Дилан думал, что понимает стресс, в состоянии которого постоянно живет Шеперд, понимает беззащитность, которую испытывал брат перед лицом всесокрушающих сил, с которыми приходилось бороться аутисту. Но до этого визита в прошлое понимание это было далеко не полным. Только сейчас, когда он стоял и наблюдал за хладнокровным убийством матери, не в силах что-либо предпринять, как-то ей помочь, только в этот момент он в полной мере осознал всю ту беспомощность, которую всегда, изо дня в день, из года в год, испытывал его брат. Стоявшего на коленях рядом с матерью, не отрывавшего взгляда от ее потухших глаз, Дилана трясло от унижения, страха и ярости, которая не находила выхода, ярости за собственную слабость, ярости от осознания того, что все уже случилось и изменить ничего нельзя. Крик злобы поднимался в нем, но он его сдержал. Во-первых, смещенный во времени, крик этот остался бы, по большому счету, неуслышанным. Во-вторых, крик, который сумел-таки вырваться, очень трудно остановить.
Крови практически не было. Возблагодарим господа за маленькие радости.
И она ушла практически сразу. Без страданий.
Затем он понял, какой кошмарный спектакль должен за этим последовать.
– Нет.
* * *
Крепко прижимая Шеперда к себе, глядя через его плечо, Джилли наблюдала, наблюдала за Линкольном Проктором с отвращением, которое ранее испытывала лишь по отношению к отцу. И ее не волновало, что десять лет спустя Проктор обратится в дымящийся труп, найдя свою смерть в ее сгоревшем «Девилле». От этого отвращение к нему не уменьшилось ни на йоту.
Выстрелив, он вернул пистолет в плечевую кобуру, которая висела под кожаным пиджаком. В своей меткости Проктор не сомневался.
Из кармана пальто достал резиновые перчатки, надел их, наблюдая за десятилетним Шепом.
Даже Джилли, которая начала разбираться в нюансах выражения лица Шеперда, казалось, что смерть матери совершенно не тронула мальчика. Конечно, все было не так, иначе десять лет спустя он не перенес бы их в этот ужасный вечер; повзрослев, он вернулся, повторяя как заклинание: «Шеп храбрый».
С бесстрастным лицом, с застывшими, не дрогнувшими губами, без единой слезинки, мальчик отвернулся от тела матери. Прошел в ближайший угол, где и встал, упершись взглядом в вертикальную линию, по которой сходились стены.
Переполненный впечатлениями, он сводил свой мир до узкого пространства, где чувствовал себя в большей безопасности. Вероятно, точно так же он реагировал, когда у него случалась беда.
Сжимая и разжимая пальцы, затянутые в тонкую белую резину, Проктор подошел к мальчику, постоял за его спиной, наблюдая.
Медленно покачиваясь взад-вперед, Шеперд начал бормотать какие-то слова, разобрать которые Джилли не смогла.
Убедившись, что уставившийся в угол Шеперд не станет ему помехой, Проктор вышел из гостиной, пересек холл, открыл дверь другой комнаты.
Поскольку они не собирались немедленно покидать прошлое, имело смысл последовать за Проктором и посмотреть, что он делает.
Еще раз нежно прижав Шеперда к себе, Джилли отпустила его.
– Давай поглядим, чем там занимается этот мерзавец. Ты пойдешь со мной, сладенький?
Оставлять Шепа одного, конечно же, не хотелось. Все еще испуганный, горюющий, он нуждался в компании, поддержке. А кроме того, пусть Джилли и сомневалась, что он покинет прошлое и вернется в настоящее без нее и Дилана, не хотелось подвергать себя такому риску.
– Ты пойдешь со мной, сладенький?
– Крыса, Мотылек, мистер Жаба.
– Что это значит, Шеп? Что ты хочешь?
– Крыса, Мотылек, мистер Жаба. Крыса, Мотылек, мистер Жаба.
В третий раз произнося свою мантру, он синхронизировал слова с теми, что бормотал в углу Шеп помладше, и возникший резонанс открыл Джилли и Дилану, что слова эти одни и те же: «Крыса, Мотылек, мистер Жаба».
Джилли не знала, что они означали, и не было у нее времени вступать в долгий разговор с Шепом, чтобы это выяснить.
– Крыса, Мотылек, мистер Жаба. Мы поговорим об этом позже, сладенький. А сейчас пойдем со мной. Пойдем.
К ее удивлению, Шеп без малейшего колебания вышел следом за ней из гостиной.
Когда они входили в кабинет, Проктор клавиатурой разбил монитор компьютера. А потом сбросил его на пол. Никакого восторга не испытывал, даже поморщился, глядя на весь этот беспорядок.
Он выдвигал ящик за ящиком в поисках дискет. Те, что находил, откладывал в сторону. А содержимое ящиков вываливал на пол, разбрасывал, создавая впечатление, что человек, или люди, убившие мать Дилана, были обычными ворами или вандалами.
В ящичках, стоявших на полу стенного шкафа, хранилась только бумажная документация. Туда Проктор даже не заглянул. А вот на бюро стояли широкие, на два ряда, ящики для хранения дискет, всего три, каждый на сотню дискет.
Проктор вынимал дискеты из ящиков, просматривал наклейки, тут же отбрасывал. В третьем нашел четыре дискеты, каждая в ярко-желтом бумажном конверте, чем они выделялись среди других.
– Бинго! – воскликнул Проктор, возвращаясь с четырьмя дискетами к письменному столу.
Держа Шепа за руку, Джилли вплотную приблизилась к Проктору, ожидая, что тот вскрикнет от удивления, как если бы увидел призрака. Дыхание его пахло арахисом.
На желтом конверте взгляд прежде всего выхватывал слово «ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ», написанное большими красными буквами. Из текста, напечатанного ниже, следовало, что на дискете содержатся конфиденциальные файлы, касающиеся отношений адвокат – клиент, несанкционированный просмотр которых является преступлением как по уголовному, так и по гражданскому праву.
Проктор вытащил из конверта одну дискету, чтобы прочитать надпись на наклейке. Удовлетворенно кивнув, сунул все четыре во внутренний карман пиджака.
Раздобыв то, за чем пришел, Проктор вновь вошел в роль вандала. Скинул с полок все книги, разбросал их во все стороны. Шелестя страницами, они летели сквозь Джилли и Шепа, падали на пол, как мертвые птицы.
* * *
Когда компьютер грохнулся об пол в кабинете, Дилан вспомнил, какой разгром застал он, вернувшись домой в тот далекий февральский вечер. До этого момента он оставался рядом с телом матери, в нем теплилась иррациональная надежда, что, пусть он и не смог защитить ее от пули, ему удастся уберечь мать от дальнейших надругательств. Грохот, донесшийся из кабинета, заставил его смириться с неизбежным: и в этом он был так же бессилен, как и его брат.
