Обычно при виде крови колени у нее не подгибались, поэтому ноги, возможно, задрожали по другой причине: она осознала, что рана могла быть куда серьезнее.
Дилан поддержал ее, осмотрел лоб.
– Царапина, должно быть, от другой щепки, которая потом отлетела. Больше крови, чем вреда.
Под холмом, за лугом, во дворе дома трое вооруженных мужчин несли вахту на случай, если добыча сможет ускользнуть от киллеров, которые заливали комнаты свинцовым дождем. Никто из них не смотрел в сторону холма, но удача могла изменить беглецам в любую минуту.
Пока Джилли смотрела на дом, Дилан воспользовался моментом, ухватился за щепку и рывком вытащил из ее ладони, заставив Джилли зашипеть от боли.
– Рану продезинфицируем позже, – пообещал он.
– И где? – спросила она. – Если ты не скажешь Шепу, куда нас перенести, мы можем оказаться там, где делать нам нечего, скажем, в мотеле в Холбруке, в котором нас наверняка поджидают, или обратно в доме.
– Но где найти безопасное место? – Дилан определенно не знал ответа на этот вопрос.
Может, кровь на руке и лице напомнила ей о видении в пустыне, когда она оказалась в сплошном потоке белых голубей. Жуткие реалии этого безумного дня внезапно вновь смешались с виртуальным миром.
А запах сухой травы сменился сладким ароматом благовоний.
Грохот стрельбы в доме начал стихать, прекратился вовсе, тогда как на вершине холма все громче слышался серебристый смех детей.
Каким-то образом Дилан догадался, что с ней происходит, понял, что она опять видит недоступное остальным.
– Что теперь, что ты видишь?
Повернувшись на детские голоса, она увидела не тех, кто смеялся, а мраморную купель (в любой католической церкви в такой налита святая вода), стоящую здесь, на вершине холма, словно надгробный камень на древнем кладбище.
Краем глаза она уловила движение за спиной Шепа, и когда повернула голову, отворачиваясь от купели, увидела маленькую девочку, блондинку с синими глазами, пяти или шести лет, в кружевном белом платье, с белыми бантами на голове, держащую в руках букетик цветов, очень серьезную, явно готовящуюся приступить к какому-то важному делу. Невидимые дети засмеялись, девочка повернулась, возможно, чтобы посмотреть на них, и в этот самый момент, отворачиваясь от Джилли, растаяла в воздухе.
– Джилли…
Зато на том самом месте, откуда исчезла девочка, материализовалась женщина лет пятидесяти, в светло-желтом платье, желтых перчатках и шляпе с цветочками, ее глаза закатились, так что остались видны только белки, в ее теле краснели три пулевых ранения, одно между грудей. Пусть мертвая, женщина шла к Джилли, призрак под ярким солнечным светом был столь же реален, как и те, что смеют появляться только при свете луны. Приближаясь, женщина протягивала правую руку, словно просила о помощи.
Не в силах сдвинуться с места, словно ноги ее вросли в землю, Джилли отпрянула от жуткого призрака, выставила перед собой раненую правую руку, чтобы избежать соприкосновения, но в тот самый момент, когда пальцы убитой женщины коснулись ее руки (и Джилли почувствовала, что они, очень холодные, сжали ее руку), призрак исчез.
– Это случится сегодня, – пробормотала Джилли. – И скоро.
Далеко внизу закричал мужчина. Ему ответил второй голос.
– Они нас увидели, – назвал причину криков Дилан.
В высоком бескрайнем небе кружила только одна птица, ястреб высматривал добычу, никакие другие не поднимались в воздух из окружающей их травы, и однако Джилли слышала хлопанье тысяч крыл, сначала доносящееся издалека, но приближающееся с каждым мгновением.
– Они направляются к нам, – предупредил Дилан, говоря про киллеров, не про птиц.
– Крылья, – прошептала Джилли под нарастающий шум огромной голубиной стаи. – Крылья.
– Крылья. – Дилан коснулся кровоточащей руки, которую Джилли подняла, чтобы отгородиться от мертвой женщины, да так и не опустила.
Затрещала автоматная очередь, реальная, в этом пространственно-временном континууме, ей начали вторить выстрелы из крупнокалиберных винтовок, которые пока могла слышать только она, выстрелы, которые раздадутся в другом месте и в будущем, в очень скором будущем.
– Джилли. – Шеперд удивил ее, обратившись к ней по имени, которое никогда раньше не произносил.
Она встретилась взглядом с этими зелеными глазами, чистыми и ясными, ничем не затуманенными, которые на этот раз и не пытались уйти от прямого контакта. Прочитала в них тревогу.
– Церковь, – сказал Шеперд, коснувшись ее раненой руки.
– Церковь, – согласилась она.
– Шеп! – воскликнул Дилан, когда пули подняли фонтанчики земли и вырвали траву в двадцати футах ниже вершины холма, на котором они стояли.
Шеперд О’Коннер на этот раз не заставил просить себя дважды, сложил здесь (яркий солнечный свет, золотистую траву и летящие пули) и там (прохладное помещение с высокими сводами и окнами из цветного стекла).
Глава 42
Неф церкви, построенной в стиле испанского барокко, огромной, старой, прекрасной, в которой велись реставрационные работы, представлял собой длинный центральный цилиндрический свод, примыкающие к нему с двух сторон крестовые своды и длинную колоннаду центрального прохода, состоящую из массивных тридцатифутовых колонн, каждая из которых высилась на украшенном барельефами шестифутовом пьедестале.
Собравшиеся в церкви люди, числом никак не меньше трехсот, казались карликами на фоне этого монументального гиганта. Даже в лучших одеждах они не могли конкурировать с разноцветными каскадами света, вливающегося в церковь через освещенные солнцем, выходящие на запад окна.
Строительные леса, поставленные в связи с реставрацией фриза, тянулись вдоль трех из четырех стен нефа, частично закрывали собой сверкающие, как драгоценные камни, окна. Солнечный свет, проходя через цветное стекло, становился сапфировым, рубиновым, изумрудным, аметистовым, аквамариновым, окрашивая половину нефа и немалую часть центрального прохода.
Не успело сердце Дилана отбить десять быстрых ударов, как он уже вобрал в себя тысячу мелких деталей внутреннего убранства церкви. Но, учитывая сложность и глубину стиля барокко, знание этой тысячи деталей так же мало сказало ему о конструктивных особенностях здания, как и египтологу, прибывшему ко вновь найденной пирамиде, ничего не сказали бы о ее внутреннем строении шесть футов вершины, видные над песками Сахары.
Окинув взглядом церковь, он увидел девочку лет девяти, с забранными в конский хвост волосами, которая изучала темный угол массивного нефа, куда Шеп перенес их с вершины залитого солнцем холма. Девочка ахнула, моргнула, у нее отвисла челюсть, она развернулась на кожаной туфельке и побежала к родителям, сидевшим на скамье, несомненно, для того, чтобы сообщить о прибытии святых или колдунов.
