– Радость моя, да я со шлюхами говорю как мне заблагорассудится.
– Вы полицейский, какой-то особый полицейский, вы – слуга общества, – ее голос дрожал, – и вы не можете мне угрожать…
– Заткнись, радость моя, – перебил Шарп. Свет от единственной лампы падал на его лицо под углом, увеличивая отдельные черты и оставляя другие полностью в тени, из-за чего лицо казалось деформированным, демоническим. Он усмехнулся, и эффект был отвратительным. – Ты заткнешь свою поганую пасть и откроешь ее только для того, чтобы рассказать мне то, что нужно.
Девушка тоненько и жалко вскрикнула от боли, из глаз потекли слезы. Шарп крепко сжимал ее левую руку в своей огромной лапище.
Какое-то время девушка говорила, чтобы избежать пытки. Она рассказала им о приходе Либена прошлой ночью, описала его разбитую голову и какой он был серый и холодный на ощупь.
Но когда Шарп захотел узнать, имеет ли она представление, куда он мог поехать, она снова замолчала, и тогда со словами: «А, так ты знаешь» он снова начал сдавливать ей пальцы.
Пику едва не стало плохо, хотелось что-то предпринять, чтобы помочь девушке, но что он мог сделать?
Шарп слегка отпустил ее руку, и она пролепетала:
– Пожалуйста, именно об этом… миссис Либен особенно просила меня не говорить никому.
– Вот что, золотце, – не отступал Шарп, – такой маленькой шлюшке, как ты, просто смешно делать вид, что у нее есть угрызения совести. Не верю я, что они у тебя есть, и сама ты знаешь, что у тебя их нет, так что кончай выпендриваться. Не заставляй нас терять время и не нарывайся на неприятности. – Он опять принялся сжимать ее руку, а вторая его рука соскользнула ей на шею, а потом на грудь, которую он принялся ощупывать через тонкую ткань рубашки.
Пик в своем темном углу от потрясения почти перестал дышать. Больше всего ему хотелось уйти. Противно было смотреть, как издеваются над Сарой Киль, но он не мог отвести глаз или закрыть их, потому что неожиданное омерзительное поведение Шарпа, подобного которому он никогда в жизни не видел, точно завораживало его.
Он не успел еще смириться со своим первым потрясающим озарением, как сделал новое ужасное открытие. Он всегда считал полицейских, включая агентов Бюро, хорошими ребятами, Людьми с большой буквы, рыцарями на белых конях, мужественными защитниками закона, но этот чистый образ оказался вдруг под сомнением, раз такой человек, как Шарп, мог стать уважаемым и высоко ценимым членом этого благородного братства. Ну, разумеется, Пик понимал, что есть плохие полицейские, как и плохие агенты, но почему-то ему всегда казалось, что их разоблачают еще в начале их карьеры, что они не имеют возможности занять руководящие посты, что их поведение приводит к самоуничтожению, что подобные грязные люди неизменно получают по заслугам, причем быстро. Он верил, что только положительные качества вознаграждаются. Кроме того, он был убежден, что сможет нюхом распознать продажного полицейского, поймет это с первого взгляда. И в самом дурном сне ему не могло присниться, что откровенный извращенец сможет скрыть свои мерзкие наклонности и сделать удачную карьеру. Возможно, многим удается избавиться от таких иллюзий в более юном возрасте, но двадцатисемилетний Джерри Пик, наблюдая, что заместитель директора ведет себя как последний подонок, как самый обыкновенный ублюдок, черт бы его побрал, только сейчас понял, что в мире куда больше серых красок, чем чисто белых и черных.
Шарп продолжал сжимать руку Сары, она плакала все сильнее. Другой рукой, лежащей у нее на груди, он толкал девушку на подушки, одновременно уговаривая успокоиться, и она старалась ему угодить, сдержать слезы, но Шарп все жал ее руку, и Пик уже хотел вмешаться, и пусть к черту летит карьера, его будущее в Бюро, не может он спокойно смотреть на такое издевательство. Он даже сделал шаг к кровати…
Но тут дверь широко распахнулась, и в палате, как бы выйдя из столба света, ворвавшегося из коридора, возник Утес. Именно так подумал Джерри Пик об этом человеке, едва он его увидел: Утес.
– Что здесь происходит? – спросил Утес голосом одновременно тихим, мягким, низким, но не слишком, и повелительным.
В мужчине роста было меньше шести футов, скорее пять футов одиннадцать дюймов, на несколько дюймов меньше, чем в Шарпе, да и весил он приблизительно сто семьдесят фунтов, то есть на полсотни фунтов меньше, чем Шарп. Но стоило ему войти в палату, он стал казаться самым крупным мужчиной здесь и продолжал казаться таким, даже когда Шарп выпустил руку девушки, встал и вскричал:
– Какого черта вам тут нужно?
Утес включил верхние лампы дневного света и прошел дальше в комнату, захлопнув за собой дверь. На взгляд Пика, ему было около сорока, хотя лицо казалось старше, так как было мудрым. Коротко стриженные темные волосы, высушенная солнцем кожа и решительные черты, как будто грубо высеченные из гранита. Ярко-голубые глаза напоминали глаза Сары, только более чистые, пронзительные, с решительным взглядом. Когда он на секунду остановил их на Пике, тому захотелось залезть под кровать и спрятаться. Утес был крепко сбит и мощен, и, хотя по габаритам уступал Шарпу, он казался намного сильнее, значительнее, как будто весил ровно столько же, сколько и Шарп, только ему удалось спрессовать свои ткани до неестественной плотности.
– Пожалуйста, уйдите и подождите меня в холле, – спокойно распорядился Утес.
Пораженный Шарп сделал несколько шагов и навис над ним:
– Я спросил, кто вы такой, черт побери.
Руки и запястья Утеса были слишком большими для его тела: длинные, толстые пальцы, крупные суставы, каждая жилка и вена резко выделялась, как будто эти руки были высечены из мрамора скульптором, отличающимся большой любовью к деталям. Пик сознавал, что такие руки у Утеса не от рождения, что они стали такими в результате каждодневной изнурительной физической работы где-нибудь в кузнице или каменоломне, или, учитывая его загорелый вид, в поле. И не на современной, хорошо механизированной ферме с тысячью машин для облегчения труда и достаточным числом наемных работников. Нет, если у него и была ферма, он начал дело, имея мало денег, земля была каменистой, и ему пришлось и в холод и в дождь своим трудом заставлять ее приносить урожай и делать ферму прибыльной собственным потом, кровью, временем, надеждами и мечтами, и результаты этой трудной и успешной борьбы отразились на его лице и руках.
– Я ее отец, Фельзен Киль, – сказал Утес Шарпу. Тоненьким изумленным голосом без тени страха Сара Киль произнесла:
– Папа.
Утес двинулся было мимо Шарпа к дочери, которая сидела на кровати, протянув к нему руку.
Шарп встал на его пути, наклонился к нему, навис над ним и сказал:
– Вы сможете поговорить с ней, когда мы закончим допрос.
Утес спокойно посмотрел на Шарпа с невозмутимым выражением, и Пик не просто обрадовался, он пришел в восторг, поняв, что этого человека Шарпу запугать не удастся.
– Допрос? А по какому праву вы ее допрашиваете? Шарп достал из кармана бумажник, открыл его и показал свое удостоверение:
