– Он там, – уверенно заявила Рейчел.
– Возможно.
– Он там, – настаивала она, указывая на еле заметные следы колес на тонком слое пыли, покрывающем утрамбованную дорогу. Бен кивнул. Он тоже заметил следы.
– Ждет, – сказала Рейчел.
– Не обязательно.
– Ждет.
– Может, он отдыхает.
– Нет.
– Беспомощный.
– Нет. Он ждет нас.
Скорее всего она и здесь была права. У него было то же ощущение надвигающейся беды.
Странно, хотя они и стояли в тени, еле заметный шрам у нее на лице, где Эрик когда-то поранил ее разбитым бокалом, был хорошо виден, значительно лучше, чем при обычном освещении. Более того, Бену показалось, что он мягко светится, как будто реагируя на близость того, кто был виновен в его появлении. Приблизительно так же суставы, пораженные артритом, реагируют на приближающийся шторм. Разумеется, игра воображения. Шрам выделялся не больше, чем час назад. То, что подобное могло ему показаться, свидетельствовало, как он боится потерять Рейчел.
Еще по дороге с озера он сделал все, чтобы убедить ее остаться в машине и позволить ему самому разобраться с Эриком. Она отказалась, возможно, тоже боялась потерять его не меньше, чем он ее.
Они пошли вперед по дороге.
Бен тревожно смотрел то вправо, то влево, неуютно чувствуя себя в окружении густого леса, где темно даже в полдень и где можно было спрятаться под любым кустом и затаиться в непосредственной близости от них.
В воздухе стоял душный аромат смолы и острый приятный – сухих хвойных иголок, смешанный с прелым запахом гниющей древесины.
Ззззз… Ззззз… Ззззз…
Эрик вернулся к креслу с биноклем, который, как он вспомнил, лежал в спальне в комоде, и уселся у окна. Через несколько минут, прежде чем его плохо работающий мозг отвлек его на что-то другое, он заметил движение на дороге в двухстах ярдах от дома, у поворота. Настроил бинокль, чтобы видеть яснее и, несмотря на густую тень в том месте, сумел прекрасно разглядеть двух человек: Рейчел и того поганца, с которым она спит, этого Шэдвея.
Он не знал, кого ждет, кроме Сейца, Ноулса и других парней из Генеплана, но совершенно не ждал Рейчел и Шэдвея. И страшно удивился, потому что не мог сообразить, откуда она узнала об этом месте, но в то же время понимал, что ответ был бы ему ясен, функционируй его мозг нормально.
Они стояли, пригнувшись за насыпью у дороги, и их почти не было видно. Но им пришлось немного высунуться – разглядеть домик, а этого оказалось достаточно, чтобы Эрик увидел их в бинокль и узнал.
От вида Рейчел он мгновенно пришел в ярость, потому что она отвергла его, единственная женщина в его взрослой жизни, которая отвергла его, – сука, не-благодарная вонючая сука! И деньги его она тоже отвергла. Хуже того, в зловонном болоте его пораженного разума возникла мысль, что это она виновата в его смерти, она убила его, доведя до такого состояния, что он ринулся под грузовик на Мейн-стрит. Вполне вероятно, что она заранее запланировала его смерть, чтобы ей досталось все то богатство, от которого она для вида отказалась. Ну конечно, почему бы и нет? А теперь явилась сюда со своим любовником, с мужиком, с которым она трахалась за его спиной, чтобы закончить работу, начатую грузовиком.
Они снова отошли за поворот, но через несколько секунд он заметил шевеление в кустах слева от дороги и мельком разглядел, как они пробираются между деревьями. Они рассчитывают подобраться осторожно, незаметно.
Эрик уронил бинокль, оттолкнул кресло и встал, слегка пошатываясь. Его душила такая злоба, что, казалось, она его раздавит. Как будто грудь стянули стальные обручи, не давая ему дышать. Затем обручи лопнули, и он с жадностью набрал полную грудь воздуха.
– Рейчел. О, Рейчел, – произнес он голосом, прозвучавшим как эхо в аду. Ему понравился звук, и он повторил: – Рейчел, Рейчел…
Он поднял топор, лежавший на полу у ножки кресла.
Сообразил, что ему не справиться одновременно с топором и двумя ножами, так что взял нож побольше, а другой оставил.
Он пройдет через черный ход. Обойдет дом. Проскользнет через лес и найдет их. У него хитрости хватит. У него было ощущение, что он родился, чтобы выслеживать и убивать.
Торопясь через кухню к выходу, Эрик увидел себя мысленным взором: он засаживает нож глубоко в ее плоский, молодой живот, затем делает резкое движение вверх, вспарывая его. Он издал пронзительный возглас нетерпения и едва не упал, споткнувшись о пустые банки из-под супа и тушенки, так он спешил к двери. Он разрежет ее, разрежет, разрежет. А когда она свалится на землю с ножом в животе, он возьмет топор и сначала тупым его концом раздробит ей все кости в щепки, поломает ей ноги и руки, потом повернет замечательное орудие в своих руках – новых, великолепных руках – и использует его лезвие.
К тому времени, когда он подошел к двери, распахнул ее и вышел из дома, он был охвачен тем самым бешенством рептилии, которого так боялся некоторое время назад, – холодным, расчетливым бешенством, возвращенным ему генетической памятью его доисторических предков. Сдавшись наконец на милость этой первобытной ярости, Эрик поразился, обнаружив, как хорошо себя при этом чувствует.
Глава 22
В ожидании Утеса
Джерри Пик, проведший на ногах всю ночь, уж давно должен был бы заснуть стоя. Но зрелище униженного Энсона Шарпа вселяло в него больше бодрости, чем смогли бы сделать восемь часов крепкого сна. Он чувствовал себя великолепно.
Они стояли у дверей палаты Сары Киль в ожидании, когда выйдет Фельзен Киль и сообщит им то, что они хотели знать. Пик с трудом удерживался от смеха, слушая злобствования своего шефа по поводу фермера из Канзаса,
– Не будь он таким безмозглым засранцем, я бы его так прижал, что у него бы на следующее Рождество еще зубы стучали, – заявил Шарп. – Но какой смысл, верно? Зачем связываться с этим тупоголовым канзасским пахарем с одной извилиной? Все равно что с кирпичной стеной разговаривать, Пик. Какой смысл злиться на кирпичную стену?
– Правильно, – согласился Пик, расхаживая взад-вперед мимо двери и разглядывая проходящих по коридору медсестер, Шарп продолжал рассуждать:
– Знаешь, эти фермерские семьи там, на равнине, они вырождаются, потому что женятся между собой, двоюродный брат на двоюродной сестре и так далее, и глупеют от поколения к поколению. И не просто глупеют, Пик. Это кровосмешение делает их упрямыми как ослы.
– Мистер Киль не показался мне упрямым, – заметил Пик.
– Просто придурочный засранец, так что какой смысл тратить на него время? Урок все едино не пойдет ему впрок.
Ответить Пик не рискнул. Ему потребовалось почти сверхчеловеческое усилие, чтобы удержаться от усмешки.
В шестой или восьмой раз за полчаса Шарп повторил:
