Даже такой незначительный приговор был ударом для Шарпа, чья глубокая, неустанная любовь к самому себе не позволяла терпеть какое-либо наказание. Главной и, возможно, единственной его заботой были собственный комфорт и благополучие, и он считал само собой разумеющимся, что ему, как баловню судьбы, будет всегда везти. Прежде чем с позором покинуть Вьетнам, Шарп использовал все свое влияние, чтобы организовать неожиданный визит к Бену, слишком короткий, чтобы расправиться с ним, но достаточно продолжительный, чтобы передать ему угрозу:
– Слушай, говнюк, когда вернешься домой, помни, что я там тебя жду с нетерпением, Я буду знать, когда ты приедешь, и я буду готов.
Бен не принял угрозы всерьез. Во-первых, еще до трибунала Шарп стал нерешительным в бою до такой степени, что в некоторых случаях готов был ослушаться приказа, но не рисковать своей драгоценной шкурой. Вполне возможно, что, если бы его не судили за воровство, операции на черном рынке, торговлю наркотиками и изнасилование, он был бы привлечен к суду за дезертирство или что-нибудь в этом роде, связанное с его растущей трусостью. Он мог рассуждать о мести на родине, но сделать что-нибудь у него не хватит пороха. Да и кроме того, Бена мало волновало, что и как случится дома. К тому времени, хорошо это или плохо, но он привязал себя к этой войне до конца. И имел все основания полагать, что домой он скорее всего вернется в ящике и ему будет наплевать, ждет его Энсон Шарп или нет.
Теперь, спускаясь сквозь тенистый лес и достигнув наконец наполовину расчищенных участков, где между деревьями мелькали дома, Бен недоумевал, каким образом выгнанный из армии с позором Шарп мог стать агентом Бюро по оборонной безопасности. Человек, превратившийся в чудовище, как Шарп, обычно продолжает катиться дальше по наклонной плоскости. К этому времени он должен был бы отсидеть два или три срока за преступления на гражданке. В лучшем случае он мог стать мелким жуликом, едва сводящим концы с концами, чьи аферы настолько незначительны, что не привлекают внимания властей. Даже если он исправился, он не смог бы скрыть позорные обстоятельства своего увольнения из армии. А это автоматически исключало возможность его работы в каком-либо правоохранительном учреждении, особенно таком значительном, как Бюро по оборонной безопасности.
«Так каким же образом он это сделал, черт побери?» – удивлялся Бен.
Он раздумывал над этим вопросом, пока перелезал через забор и осторожно огибал двухэтажное кирпичное строение и дом из соснового бруса, перебегая от дерева к дереву, от куста к кусту, стараясь по возможности не высовываться. Не дай Бог кто-нибудь выглянет в окно и заметит человека с ружьем в одной руке и большим револьвером, засунутым за пояс брюк, – он немедленно позвонит шерифу округа.
Если предположить, что Шарп не соврал насчет того, что он агент Бюро, а врать ему вряд ли был смысл, то как же ему удалось так там выдвинуться? Ведь вряд ли это совпадение, что именно Шарпу поручили расследование, связанное с Беном. Вероятнее предположить, что Шарп сам организовал это назначение, когда прочитал досье на миссис Либен и узнал, что Бен, его давний и, вероятно, подзабытый враг, связан с Рейчел. Он разглядел здесь давно откладываемую возможность свести счеты и ухватился за нее. Но обычный агент не выбирает сам себе задания, так что Шарп, видно, забрался достаточно высоко, чтобы самому распоряжаться своей судьбой. Хуже того, он занимал столь высокий пост, что мог себе позволить открыть стрельбу без всякой провокации и рассчитывать, что ему сойдет с рук убийство, совершенное на глазах коллеги.
Столкнувшись с угрозой, которую представлял собой Шарп, в дополнение к тому переплету, куда они с Рейчел попали, Бен начал чувствовать, что снова оказался на войне. На войне по тебе начинают стрелять, когда ты меньше всего этого ждешь, и обычно с самой неожиданной стороны. Именно так он и воспринял появление Энсона Шарпа: стрельба с неожиданной стороны. Около третьего дома на склоне он едва не столкнулся с четверкой мальчишек, играющих в войну и прячущихся друг от друга. Он их заметил только в последний момент, когда один из них выскочил из укрытия и открыл огонь по другому из автомата с пистонами. Впервые в жизни Бен как бы на мгновение вернулся на войну, впервые сам пережил ту психическую травму, от которой, если верить прессе, страдает каждый ветеран. Он упал, перевернувшись несколько раз, и затаился с бьющимся сердцем за низким холмиком, сдерживая готовый вырваться крик. Прошло не меньше тридцати секунд, прежде чем он пришел в себя.
Мальчики его не заметили, но дальше он передвигался ползком от одного укрытия к другому. От холмика к кусту азалии. От азалии к небольшой загородке из известняка, где наткнулся на растерзанный трупик белки и воспринял это как предупреждение. Затем он сполз вниз по склону, через густую траву, и подлез под очередной забор.
Еще через пять минут, почти через три четверти часа, после того, как он ушел из охотничьего домика, Бен скатился по покрытому кустарником склону в сухую канаву вдоль шоссе, опоясывающего озеро.
Сорок минут, это надо же.
Как далеко в пустыню успела забраться Рейчел за сорок минут?
Не думай об этом. Шевелись.
Он немного посидел, пригнувшись в зарослях, переводя дыхание, затем встал и посмотрел в обе стороны. Никого. Ни одной машины.
Поскольку он не хотел отказываться ни от ружья, ни от «магнума», которые делали его крайне подозрительным для посторонних, ему еще повезло, что он оказался в этом месте во вторник днем. Потому что рано утром к озеру ехали бы яхтсмены, рыбаки и туристы, а к вечеру многие бы возвращались. Но в середине дня, без пяти минут три, они еще не двигались с места. Опять же хорошо, что он не попал сюда в уик-энд, вот тогда бы на дороге было полно машин в течение всего дня.
Решив, что услышит звук мотора издали и, следовательно, успеет спрятаться, он выбрался из канавы и направился на север по шоссе в надежде где-нибудь украсть машину.
Глава 27
Снова в пути
Без пяти минут три Рейчел проехала через перевал Эль-Кайон. Викторвилль был еще в десяти милях к югу, а до Барстоу оставалось почти сорок пять миль.
Это был последний участок шоссе, на котором хоть изредка встречались какие-то признаки цивилизации. Если не считать Викторвилля и одиноких домов, магазинов и автозаправочных станций между ним и Хесперией и Яблоневой долиной, дорога шла в основном через огромные пустынные участки, покрытые белым песком, грядами камней, высушенной растительностью, деревьями Джошуа и другими кактусами. На протяжении ста шестидесяти миль между Барстоу и Лас-Вегасом ей должны были встретиться, по существу, только два населенных пункта – Калико, город-призрак (с несколькими ресторанами, заправочными станциями и парой мотелей), и Бейкер, стоящий у входа в Долину смерти, который был настолько мал и умудрялся промелькнуть мимо так быстро, что казался миражем. Хэллоран-Спрингс, Кэ-Нева и Стейтлайн тоже должны были попасться ей по дороге, но ни один из них и городом назвать было нельзя. В каком-то проживало меньше пятидесяти человек. Здесь, где начиналась великая пустыня Мохаве, человек попробовал установить свою власть, но дальше Барстоу все равно продолжала править пустыня.
