Но в любом случае, может, хоть выслушает.
И точно не сдаст ни мужу, ни матери.
А мне большего и не нужно.
Я для себя в основном говорю, чтоб самой прийти хоть к чему-нибудь. Понять, что вообще происходит со мной.
— Что Витя? — уточняет Сашка, вскидывая на меня свои русалочьи глаза.
— Ну… — выдыхаю, — что он — то, что тебе надо?
Сашка неожиданно ярко краснеет, прикусывает губу, отводит взгляд. Словно вспоминает что-то не особо приличное. Она никогда не рассказывала, как начались отношения с моим братом, но, в принципе, я и не настаивала. Думала, что там и так все кристально ясно.
Сашка пришла к нам в дом работать горничной, Витька ее заметил… Ну и завертелось. История Золушки на новый лад. Так тоже бывает.
Самое забавное, что Сашка, так же как и Золушка из сказки, вообще не стремилась ни к чему такому. Я это сразу увидела, еще до того, как про них с братом узнала.
Я смотрю на нее, умиротворенно кормящую грудью моего племянника, которому и месяца нет еще, и вспоминаю, какая она была девять месяцев назад, зимой, когда мы только познакомились.
Спокойная, улыбчивая и веселая. Открытая и позитивная. Как-то сразу ощущалось, что нет в ней грязи, нет зависти, такая не будет в глаза улыбаться, а за спиной шипеть.
Я к тому времени уже порядком этого всего дерьма нахлебалась. Положение отца, достаток, моя внешность… Столько поводов для зависти!
Когда я рассталась со своим тогдашним недо-парнем, чего только не лилось в инсте! Каких только гадостей не писалось под моими фотками.
Универские сучки настолько открыто радовались нашему расставанию, что, кажется, совсем страх и совесть потеряли. Или не находили никогда?
Сашка меня тогда поддержала. А потом спасла. Она и Макс.
Прикусываю губу.
Как сформулировать то, что хочу узнать, если я сама еще не поняла до конца, оно это или нет?
Одно могу сказать со стопроцентной уверенностью: такого я еще никогда не испытывала. Никогда.
Может, это как раз то, о чем я думаю? Как определить? Как?
Причем, началось это не вчера.
И не позавчера.
Будем честными с собой, да, Света?
Это зимой началось. С того пьяного злого поцелуя в баре. С драки в ночном зимнем лесу. С рук крепких, настолько надежных и нужных в тот момент, что оторваться невозможно было. Со слов: «Ну все, малыш, все, уже все…», после которых сразу стало легко и спокойно.
Потом была больница, тяжкий медикаментозный сон и такое же мерзкое пробуждение.
Чувство отвращения в первую очередь к себе, умудрившейся так феерично влететь в проблемы, да еще и Сашку втащить.
Проблемы огромного масштаба, с которыми сама, вся такая независимая и деловая, просто не справилась.
Брат справился, это да. Но сначала с ними справился Макс.
Сашка думает до сих пор, что я в отключке валялась, пока они дрались с отморозками на поляне.
Но я все видела. И все помню до сих пор.
Макса помню, его движения смазанные, жесткие, хрип и мат, вой и хруст тошнотворный.
Тонкий насмешливый голос его сестры. Гогот главного отморозка…
Потом провал.
А потом… Жар крепкого тела, твердость рук, горячее дыхание. И сердце, спокойно и размеренно бьющееся возле уха.
Первое, что я сделала, когда пришла в себя в больнице, спросила, где Макс.
Но про Макса никто ничего не знал, уйти мне не дали, брат по телефону нарычал…
Я помню, что расплакалась от обиды и отсутствия рядом такого надежного, такого нужного мне сейчас…
Потом меня опять укололи, и я уснула.
А когда проснулась, в палате сидел Витька.
И глаза у него были ну очень злые. Настолько, что я даже не решилась спрашивать про Макса. Узнала я о себе много новых слов, ужаснулась той заднице, куда умудрилась влететь…
И покорно согласилась с домашним арестом.
Это еще папа ничего не знал! Витька меня не вложил! Удивительно просто.
Про Макса я спросила все же. Поймала брата уже на пороге.
А он, развернувшись и смерив меня нечитаемым злым взглядом, процедил сквозь зубы:
— Он из города свалил. И правильно сделал. Про тебя не спрашивал, и ты из головы выкинь. Такие, как он, девок меняют каждый день и не по одному разу. А ты — не девка.
— Но…
— Я сказал, он уже не в городе, — повысил голос Витька, вдалбливая мне в голову информацию, — взял сестру и свалил. Все.
И вышел.
А я откинулась на больничные подушки и уставилась в потолок.
Закрыла глаза, опять почему-то вспоминая, как он дрался в свете фар и отраженного снега, как держал крепко, словно я — самое дорогое, самое необходимое. То, что не отпустит, не отдаст.
Отпустил. Отдал.
Дура ты, Света.
Девичник-девичник… Мужчина здесь…
— Я и не поняла сразу, — бубнит Сашка, все так же горя всеми щеками, ушами и даже, кажется, затылком.
Она — блондинка, потому кожа тонкая, прозрачная. Сразу ярко вспыхивает. Так же, как и у меня. Только я еще и грудью обычно полыхаю. Так сильно, что даже веснушек не видно. Сливаются.
— Не поняла?
Мне неожиданно становится интересно настолько, что отвлекаюсь от своих переживаний многомесячной давности, смотрю внимательно.
— Нет… — Она смотрит на сына, уже наевшегося и уснувшего, потом аккуратно кладет его в колыбельку и застегивает халатик.
Идет в кухонную зону, ставит чайник и кивает мне на барный стул.
— Долго он спать будет? — кошусь я на племянника, специально понижаю голос.
— Если повезет, часа два-три. Если нет, то и через пятнадцать минут может проснуться…
— А ночью как?
— Ночью спит. Встаю два раза, чтоб покормить, и все. Говорят, когда колики начнутся, то тяжелее будет, но пока что…
Она улыбается, так светло и чисто, что я невольно завидую. Смотрю опять на голубую колыбельку, где мирно спит Арсюша, и ловлю себя на том, что тоже так хочу. Чтоб вот такой маленький был. И чтоб так же грудь мою мял своими пальчиками, когда ест… А глаза чтоб темные, и ресницы длинные, как у…
Так, стоп, Света! Просто стоп.
— Давай чаю, — Сашка наливает себе чаю с молоком, а мне двигает зеленый с бергамотом. Мои вкусы она знает.
— Витька когда назад?
— Через два дня вроде должен, — вздыхает она, прикусывает губу.
Мой брат свалил в неожиданную командировку в столицу. И оставил жену с сыном одних тут. Ну, понятное дело, одни они не остались, это уж я так, для красного словца. Мама постоянно на подхвате, помогает, а еще тетя Валя, наша бессменная экономка, по первому зову приходит. Ну и я, конечно.
