А Витька теперь из меня душу вытрясет… И под домашний арест. А мне нельзя! Мне Макса выручать!
Мысль о моем диком парне придает сил и уверенности.
А еще проявляются зачатки интеллекта.
То есть, я понимаю, что нельзя сейчас лезть в бутылку и орать «А чо такова» и «Мое дело, с кем дружить». Добьюсь этим только карательных мер по отношению к себе.
Нет. Надо плавно. Надо… Где там у меня обиженный котик из Шрека?
Смотрю на Витьку испуганно, дрожу нижней губой, мну нервно юбку.
— Я не знала, Вить… — шепчу еле слышно, — я вот только вчера… Хотела тебе сегодня говорить… И не успела. Он Макса… Подстави-и-ил….
И тут надо заплакать. Аккуратно и красиво.
Я умею. Я в этом профи.
Лицо Витьки ожидаемо смягчается, он выходит из-за стола, отводит меня в сторону, сажает на диван, дает воды.
Трогательно стучу зубами по краю стакана.
— Свет… Ну вот дура ты у меня все же… Ну как ты умудряешься все время влипать-то?
Голос старшего брата умиротворенный и усталый. Поверил, значит.
Хорошо.
— Я не специально… Я же… Он же… И вообще… А Макс…
Хлюпаю носом, лепечу бред. Давай про Макса, братик. Давай. Помоги своей сестренке.
— Теперь про Макса твоего, — ожидаемо сворачивает на нужную тему Витька, — я пробил информацию, ничем помочь не могу тебе. И ему. Наркотики у него нашли реальные, и есть сведения, что это не первый его залет.
— Как?
Я теряю контроль над голосом, говорю звонче и грубее, но Витька не реагирует. Продолжает говорить.
А я — охеревать от полученной информации.
— У него личное дело, Свет, размером с три тома «Войны и мира», или их четыре все же?
— Какое дело?
— Его. Дело. — Он говорит четко, смотрит мне в глаза серьезно. И я понимаю, что да. Правду говорит. И сейчас еще скажет. Что-то, что мне не понравится. Разделит ситуацию на «до» и «после». — Он преступник, Свет. И у него срок есть. Он сидел. Понимаешь?
— За что? — голоса у меня нет, пропадает куда-то. И сердце не стучит.
— Много за что. Угон, кражи, нанесение телесных… Много чего, Свет.
— Но… Но он же… Учился?
— И что? Одно другому не мешает. К тому же, судя по произошедшему, он не учиться к вам пришел.
Ощущение, что я умерла. Вот в самом деле, сердце не бьется, дыхание не чувствуется. И в груди тяжело-тяжело. Словно уже в могиле и землей присыпана.
И в глазах темно.
Витя не врет мне, я знаю.
И ситуация обрушивается всей своей непомерной тяжестью на мои бедные плечи.
Макс… Он ведь не говорил мне ничего про себя. Совсем не говорил! Мы только трахались, как кролики, и болтали о чепухе.
А ведь он вообще не простой. Я знала, видела, но глаза закрывала.
Он работал тогда, в клубе, барменом… Потом дрался за меня, так, что те парни отлетали от него, словно собачонки от медведя… Это навыки, это не каждый…
У него это байк… Откуда деньги на байк и универ? Чем он занимается? Откуда бабки на гонки, на которых я его встретила? На люксовую одежду, на поддержание образа брутального красавчика?
Света, а не дура ли ты?
Дура, ох, дура…
— Но ведь… Это было… Это в прошлом?
Мой голос звучит жалко. И выгляжу я жалко в глазах брата. Сама знаю. Но все внутри каменное. Не шевелится. И губы еле двигаются. Зачем проясняю это все? Зачем цепляюсь еще?
— Не факт, Свет. Понимаешь, у него наркоту нашли. Это не просто так.
— Но Крас…
— Может, и Крас. Но скорее всего, нет. Он появился внезапно, навел мосты среди нужных людей. С Красом он же общался, да? И с другими такими же?
Киваю.
Общался. На гонке они довольно спокойно и дружелюбно разговаривали. Как старые приятели.
Светка! Куда ты смотрела? Куда?
О чем ты думала?
— Короче, Свет, посиди дома, пока все не уляжется. Наркота — это не мой отдел, но я буду следить по своим каналам.
— Нет.
Ну вот еще, прятаться. Не дождутся. И в конце концов…
— Вить, — я смотрю ему в глаза, серьезно и твердо. Никаких игр больше, братик. Я понимаю, о чем хочу попросить, — Витя, если получится… Помоги ему, пожалуйста. Вытащи. Пожалуйста.
Он долго молчит, смотрит на меня. И взгляд у него другой. Не как раньше, на малышку несмышленую, младшую сестренку, которой все прощается всегда. Нет. Теперь он смотрит, как на равную. Оценивает. Потяну ли.
Потяну, братик. Ты же знаешь. Кровь-то у нас одна.
— Хорошо, — наконец, кивает он, — я посмотрю, что можно сделать. Обещать не буду. А вот ты мне пообещай, Свет… Если он выйдет и вернется в универ… Ты к нему и близко не подойдешь, поняла? Никогда.
— Поняла. Хорошо.
Главное, помоги ему. А я свою часть уговора выполню, тут можно не волноваться.
Глаза-то открылись.
Нет больше слепой влюбленной дурочки Светочки.
Чего же так тяжело-то все?
Прямые ответы на прямые вопросы
Я заканчиваю разговор с Васильичем, в очередной раз проверяю наушник в ухе, морщусь. Теперь я его должен носить включенным всегда. Нет, даже не так. ВСЕГДА, БЛЯТЬ! Вот так. И обязательно с мерзкими интонациями начальства.
И как это он мне при первом знакомстве показался приятным таким дедком? Власть портит людей, точно вам говорю.
Хотя, если б у меня все время была связь с Васильичем, то есть прослушка каждого движения, как в самом начале выполнения задания, то и не попал бы в такую задницу.
Но постоянно ходить с ушами не особо весело, да и тем, кто меня слушал, тоже многовато. Они ж, пока со мной сидят, другими делами не занимаются, а это бюджет, мать его. Рабочее время.
Которого всегда не хватает.
И потому договорились, что я время от времени выключаю наушник. Особенно, пока на парах сижу в универе.
Ну вот я и пользовался этим вовсю.
И не жалею. Зато мой секс неожиданный со Светой-конфетой не стал достоянием общественности.
Правда, теперь, после того, как меня повязали прямо на глазах всего универа, не видать мне Светы-конфеты…
И не сказать, что я не пытался объяснить. Конечно, пытался. По крайней мере, хотя бы увидеть ее хотел, даже легенду придумал подходящую.
Но не сложилось.
Едва меня выпустили из СИЗО, пришлось мотать на перекладных к Васильичу. Постоянно проверяясь на хвост, причем, делая это так, чтоб самому хвосту было непонятно, просек я чужой взгляд в спину, или так, дурак просто.
